Кровавый пир
Шрифт:
Двое холопов подхватили Пашку и поволокли из горницы.
– Вопи сильнее, – сказал ей один, – мы тебя бить не станем. Их бы, шутов, самих розгачами!
– Постарался бы, – ухмыльнулся другой, – для его чести!..
Сергей раза два облился потом, потом заснул крепким, живительным сном, и когда проснулся, то почувствовал себя таким бодрым и сильным, что даже рассмеялся. Но едва он вспомнил про причину своей болезни, про свою страшную месть, как смех тотчас замер на его устах, лицо побледнело, глаза вспыхнули злым огнем, и он
Вместо слуги к нему вошел отец с толстою свечою в деревянном шандале.
– Э, проснулся, сынок! Славно!
– Поздно?
– Двадцать второй час пошел. Ты ляг! – сказал он заботливо. – Я заказал тебе горячего вина с имбирем. Оно тебя лихо согреет. А ночь-то добрая! Светлая!..
Добродушного Лукоперова нельзя было узнать. Глазки, его горели злым огнем, тонкие губы кривились злою усмешкою.
– Сделал, батюшка? – тихо спросил его сын, послушно ложась опять на лавку.
– Все, сынок, все, как заказывал! Ха – ха – ха! Будет ему, басурману, потеха на закусочку!
В это время вошел Первунок, внося жбан горячего вина и стопу.
– Испей, сыночек, на дорожку! – ласково сказал ему отец.
– Сбирай людей! – приказал Сергей Первунку.
Тот поклонился и выскользнул из горницы. Сергей встал и быстро оделся. Он надел кафтан, опоясал его кушаком, прицепил к боку саблю и засунул за пояс пистолет.
– Кольчугу бы набросил! Не ровен час…
– Пустое!
Сергей залпом выпил две стопы горячего вина, и силы его словно удвоились.
– Ну, иду. Благослови, батюшка!
– С Богом, с Богом. Накажи охальника! – торопливо перекрестил его отец. – Ждать тебя буду. Приходи прямо ко мне в горенку.
Сергей вышел во двор. Луна ярко светила, и он увидел кучку подобранных один к другому молодцов из холопов.
– Ну, – сказал он, подходя к ним, – все у вас в порядке?
– Все, государь! – ответил Первунок,
– Так слушайте! На усадьбу Чуксанова пойдем. Ты, Первунок, возьмешь с собой десяток и с задов в сад перелезешь с молодцами. Ты, Кривой, пяток возьми и за амбарами перелезешь; ты, Сова, с другой стороны, а я с ворот. Как заплачу филином, все сразу и сейчас ворота открывайте! Все избы зажечь! Холопов бейте, которые обороняться будут, а его самого живым взять! Помните! Кто возьмет, тому три рубля и кафтан, кто убьет его – веревка на шею! Ну, с Богом!
Ворота отворились, и все гуськом вышли за околицу и пошли вдоль тына.
Чуксанов жил всего в трех верстах.
Усадьба его садом сливалась с лесом, а ворота выходили на речной берег. С боков шли степные луга, и вокруг ближе трех – пяти верст не было у него никаких соседей.
В эту ночь не спалось ему. Все еще не мог совладать он со своими думами и ломал голову, как увидеть Наташу, как узнать, что с нею. Грустный, он вышел на свое крыльцо. Месяц ласково смотрел на него.
Василий поднял глаза на небо.
Может, и она в эту минуту смотрит
Вдруг он вздрогнул. Жалобно – жалобно заплакал филин.
Не к добру это!
И только что он это подумал, как с криками замелькали по двору люди, распахнулись ворота, и в них хлынула толпа, сверкая саблями.
Василий тотчас сообразил, в чем дело, и бросился в горницу! В один миг сорвал он со стены саблю и прыгнул в окошко.
Его тотчас окружили люди Первунка.
Сзади послышались вопли, собачий лай, звон мечей, и вдруг страшная картина разбоя озарилась заревом пожара.
Василий рубился как исступленный.
– Не руби его! – закричал Первунок. – Это сам! Живым бери! У кого аркан?
Василий отпрыгнул в сторону и метнулся по траве сада, махая саблею. Все расступились. Он бросился к тыну.
– Лови его, держи! – раздались голоса. В ту же минуту под ноги ему подкатился какой-то человек. Василий упал, и тотчас на него навалились лукоперовские холопы.
Посреди двора, вокруг которого, с треском рассыпаясь искрами, догорали избы, на краю колодца сидел Сергей, опираясь на саблю, а перед ним стоял связанный Чуксанов. Они смотрели в упор друг на друга, и взоры их метали молнии. Наконец Сергей перевел дух и заговорил:
– Ну, вот, друже, и расчет сведем! Ты меня, а я тебя!
– Расчет будет, когда я вашу усадьбу спалю! – глухо ответил Василий.
Сергей усмехнулся:
– Ладно, коли спалишь, а пока за вчерашнее посчитаемся!
– Развяжи руки и дай саблю!
– Тебе? Саблю? – с невыразимым презрением воскликнул Сергей. – Пастуший кнут тебе, дворянин сермяжный!
Он перевел дух и, стараясь казаться спокойным, сказал с усмешкою:
– Хотел я тебя поначалу нагайкой бить, да раздумал. Ты меня нагайкой бил, и выходит, тебе то не по чину будет! Решил розгами!
Василий вздрогнул.
– Не смеешь ты этого! – закричал он. – Я такой же дворянин, как и ты. Я к воеводе пойду!
– Иди, милостивец! А пока что: эй, Первунок, Кривой, Муха! Ну-ка его! – закричал Сергей.
В одно мгновение холопы набросились на Чуксанова, развязали его, сдернули кафтан, рубаху и штаны и положили на землю. Первунок сел ему на плечи, Муха на ноги.
– Розог! – приказал Сергей.
Длинные прутья свистнули в воздухе, и из спины Чуксанова брызнула кровь. Он закусил себе руку, чтобы не кричать от боли.
– Садчее! Садчее, так его! Будешь помнить, волчья, сыть, Лукоперова! Голь! Сермяжный дворянин! – ругался Сергей под свист розог.
Кривой устал махать рукою, его сменил Сова. Спина Чуксанова уже давно представляла собою кровавое месиво, и розги не били, а шлепали по ней, словно по луже.
– Бросьте его псам! – приказал наконец Сергей. Первун и Муха сошли с Василия, но он лежал неподвижно ничком, вонзив зубы в руку.
– Собаке собачья смерть! – злобно сказал Сергей. – Ну, домой!