Кровавый триптих
Шрифт:
– Нежно.
Она поцеловала меня в губы. Нежно. Мое выздоровление началось.
– Так ты Фанни Ребекка Форцинрассел?
– спросил я в лоб.
Она вспыхнула до корней своих чудных золотистых волос.
– Обалдеть можно, правда?
– Это точно.
– Мы оба рассмеялись, а я спросил: - Ты можешь это доказать?
– А это необходимо?
– Да.
– Почему?
– Потому что это может стоить сто тысяч долларов.
Она решила, что я шучу, и подыграла мне
– Знаете, сэр, если речь идет о ста "кусках", то от этих "кусков"
– Никакая это не шутка. Фрэнк знал про это твое имя?
– Знал. Между прочим, это настоящее. Роскошно звучит, да? Но где ты откопал эту строго секретную информацию?
– Это имя фигурирует в страховом полисе Фрэнка Паланса. Имя его бенефициария.
– Фигурировало, ты хочешь сказать. Завещательное распоряжение было изменено. В пользу Роуз Джонас.
– Ошибка.
– Но ты же сам звонил при мне страховому агенту. Кейту-как-там-его...
– Он получил распоряжение изменить условия страхового договора в пункте о бенефициарии. Все бумаги были готовы, но Фрэнк не успел ничего подписать. Он собирался это сделать после своего возвращения из рейса. И если бы он подписал - тебе бы ничего не досталось. Однако Фрэнка поторопились убить. Поэтому страховой полис сохраняет свою прежнюю силу и бенефициарием покойного выступает некая Фанни Ребекка Форцинрассел, которой предстоит получить двойную страховую сумму.
– Не может быть!
– Она учащенно задышала.
– Вот это да!
– И за меня тоже можешь порадоваться. Сумма страховки составляет пятьдесят тысяч, но Фрэнка застрелили, а это смерть от несчастного случая, и в этом случае выплачивается двойная страховка - сто тысяч долларов. И все они твои...
– Ух ты...
– Ну что, тебе не жалко выплатить мне причитающиеся двадцать процентов? Если да, то пора начинать бухгалтерию...
– Только не тебе, милый. Для тебя мне ничего не жалко. Я же тебя люблю.
– Лола склонилась ко мне и пощекотала губами мое ухо.
– Я хочу, чтобы ты поскорее выбрался отсюда. Я не могу дождаться...
– Я тоже - уж можешь мне поверить.
В палату неслышно вплыла крахмально-белоснежная сестра.
– Больной в очень тяжелом состоянии, - проскрипела сестра крахмальным голосом.
– Вы нарушаете все правила внутреннего распорядка - с этими полицейскими и прочими посетителями... Больной утомился, мисс.
– Разве?
– изумился я.
Лола послала мне воздушный поцелуй
– Приду завтра.
– Ты прелесть!
– В часы, отведенные для посещения.
– Я буду с нетерпением ждать этого момента.
На её губах заиграла лукавая сияющая улыбка.
– Я тоже!
Крахмальная сестра увела её.
Я лег и стал размышлять. Через три дня меня выпишут. Как приятно выписаться из больницы через три дня и попасть в горячие объятья сблазнительной блондинки. Я стал вспоминать, как впервые её увидел, вспомнил ту игру в кости на банкете, вспомнил нашу поездку в Оук-Бич и вид её роскошной изящной фигуры, когда он замерла на коничке трамплина, и резкое движение руки,
Она была похожа на меня - давно уже не ребенок, много чего в жизни испытавшая... Возможно, она сказала мне правду о своем возрасте, возможно, нет: а так очень на меня похожа - решительная, увлекающаяся, двужильная: бежит, падает, встает, падает, снова встает... Интересно, надолго ли этот союз - Лола Сазерн и Питер Чемберс. Но сколько бы он ни продолжался, все в нем будет так же, как и в нашей жизни - будем спотыкаться, падать, снова подниматься и упрямо бежать вперед. Я выдвинул ящик тумбочки и достал подписанный ею в бане на Оук-Бич контракт. Перечитав короткий текст, сложил листок и положил обратно в ящик.
Контракт обещал мне ровно двадцать тысяч родных и незаменимых долларов.
Любовь любовью, но кушать-то человеку тоже надо.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
ВОСКРЕСНАЯ БОЙНЯ
Пожалейте бедного частного сыщика!
Разрешите представиться - перед вами парень, кого угораздило выбрать себе профессию, ставшую мишенью для клеветы в респектабельных газетах и насмешек в бульварных листках, охаивания в кино, пародирования в радио - и телевизионных постановках - и тем не менее, невзирая на некончаемые потоки облыжного злословия, он еще, видите ли, должен зарабатывать себе на пропитание законным, с позволения сказать, бизнесом.
Но он давным-давно уже привык сносить все это.
Он давным-давно привык к тому, что всякий лопоухий олух уверен, будто ему не составляет труда мгновенно разрешить головоломный и в высшей степени идиотский ребус, что каждый злодей считает его злейшим личным врагом, а каждый гангстер только и мечтает плюнуть ему в лицо и посмотреть, как ему это понравится, и всякий лоботряс норовит покрасоваться перед ним, поигрывая невесть откуда взявшимися бицепсами, и любая фифа только и ждет, что он полезет к ней под юбку.
Он давно уже и к этому привык.
Не привык же он вот к чему - к беспечной публике, которая привыкла думать, будто он не сидит на месте и что ему надлежит работать без передыха круглые сутки семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году; и один из представителей этого клана скучающих бездельников - вот в этот самый момент - тычет пальцем в кнопку моего дверного звонка, и звонок оглашает мою квартиру оглушительным воем, точно взбесившаяся сирена воздушной тревоги, которая будит среди ночи добропорядочных граждан, почивающих мирным сном праведников.
Дело было в воскресенье. Накануне я отправился в постель довольно поздно после трудной недели. Воскресенье был моим законным выходным, и я имел намерение проспать добрую половину дня. А может и аж до понедельника. Бывает такое. Бывает даже с лучшими из нас и с худшими - и я вовсе не претендую на первое. Но и лучшие, и худшие, и те что посередке, - они-то почему должны становиться жертвами причуд всяких там чудил, насмотревшихся кинобоевиков или начитавшихся бульварных газетенок, или запомнивших слишком много детективных постановок, которыми без разбору засоряют эфир литературно-драматические редакции наших радиостанций.