Кровавый триптих
Шрифт:
– Именно.
– Увы, я не могу это обсуждать, поскольку у меня не было возможности рассмотреть его. Марсия завизжала, мы все бросились туда, но вы - так решительно!
– заставили нас остановиться на значительном расстоянии от трупа, чтобы ничего не трогать. К сожалению, нам придется оставить этот предмет в стороне.
– Принято. Тогда перейдем к более традиционному предмету. Мотив убийства.
– Давайте для начала включим свет. А то я вас уже и не вижу.
Он был прав. Уже стемнело.
– Это не праздное любопытство, - пояснил я, щелкнув выключателем. Мистер Уитни нанял меня разобраться в убийстве Кингсли.
– Уитни?
– Магическое
– Ладно, мистер Дворак, в интересах дела начните вы первый.
– Хорошо, сэр. Первым я назову вам Виктора Барри, достойного джентльмена, для которого, впрочем, смерть Кингсли открывала дорогу к занятию должности, на которую он давно уже метил.
Я захлопал.
– Браво! А я назову вам Риту Кингсли. У неё роман с Виктором, она ненавидела Пола. И после смерти Пола ей тоже открывается дорога к браку с Виктором.
Он явно опешил. И нервно затянулся сигаретой.
– А вы и впрямь поработали. Снимаю шляпу, сэр.
– Ваша очередь.
– Марсия. Пол отплатил Рите за её нелюбовь вдвойне. Он застраховал свою жизнь, кажется, на пятьдесят тысяч, и оформил страховку в пользу Марсии, а не Риты. Как, по вашему, есть тут мотив?
– Пожалуй, да. Итак, три члена семьи имели прямую выгоду в результате смерти Пола Кингсли. А что скажете о четветом?
Он щелкнул каблуками и с улыбкой отвесил поклон.
– Обаятельный джентльмен, ученый, занимающийся исключительно важными исследованиями и абсолютно равнодушный к смерти или жизни соседа по дому, котрого он считает велеречивым, ультрасовременным занудой.
– Вы его не любили?
– Мягко говоря. Но моя антипатия не была столь сильной, чтобы я желал его смерти, если вам хочется знать именно это.
– А как вы вообще оказались в этом доме?
– Очень просто. Барри получил в наследство большой многокомнатный дом, а доходов у Барри с гулькин нос - только жалование, которое он полчает за работу в газете. Туда въехали Пол с Ритой - это было давно - они стали платить ему колоссальную ренту. Потом, когда Марсия вернулсь из Оук-Риджа, она тоже поселилась там за, спешу добавить, весьма приличную плату. Я работал в Монмуте. Марсия вошла в мою группу и она настояла, чтобы я пожертвоввал роскошью гостиничного номера ради более уютной комнаты в городском доме.
– Он усмехнулся.
– Я снимаю у них тоже за немалые деньги.
– Спасибо за откровенность, мистер Дворак.
– Не стоит благодарности. А теперь позвольте вам задать практический вопрос?
– Слушаю.
– Кто из нас двоих все-таки остается?
– Ну, это просто!
– Я пошел к двери.
– Будем соблюдать протокол. Вы все ещё занимаете место во главе стола. Поцелуйте её за меня.
– Извините. Я её поцелую за себя.
IX
Потеплело. На небе высыпали звезды. Мне хотелось спать и подышать свежим воздухом. и я не мог решить, в чем нуждаюсь больше. Поэтому я пошел по улице. Прошагал я много, мысленно перебирая все события дня. И очень скоро я очутился перед театром "Уэбстер" и с удовольствием стал разглядывать на афише портрет Эдвины Грейсон во весь рост. Внизу была приклеена табличка "Билеты проданы". Надо же, представления были рассчитаны на двадцать недель, они уже отыграли три недели и все равно каждый вечер аншлаг. Эдвина Грейсон. Ценой нашего знакомства было убийство, нет два убийства, а я-то корчил из себя труднодоступного... Я передернул плечами. Нет, определенно, когда я работаю, у меня начинаются нелады с сообразилкой. Я пошел на угол, сел в такси и попросил
– Руки за голову! Хреновый у тебя замок. Ребенок может его вскрыть.
Я положил ладони на затылок.
– Все замки хреновые. Я знал одного мужика, который наставил у себя железные двери, да все равно ему всадили две пули в башку.
Гарри Страм. Высоченный и худющий, он сидел на низком диване и колени его торчали вверх, а локти покоились на торчащих коленях и в руках он держал тупорылый револьвер 38 - го калибра. Он спокойно и даже небрежно держал револьвер обеими изящными белыми руками, да и вообще он был спокойный парень с лицом зловещим, как у каменного идола, и белым, как у прокаженного, но все же смазливым, надо признать. Глубоко запавшие черные глаза, прямые черные брови над ними, впалые щеки, тонкий большой рот, точно шрам, и торчащий вперед подбородок. Гарри Страм в безукоризненно пошитом черном костюме, ослепительно белой рубашке, узком желтом галстуке, начищенных до блеска черных штиблетах и узких черных носках. Гарри Страм, худой и длинный, с револьвером в белых руках, казавшимся продолжением его тела, - этакий сапфир, сияющий на розовом сафьяне.
– Ты мусор, - у него была манера тихо, убаюкивающе говорить одними губами, а лицо при этом оставалось неподвижным как камень, а глаза пустыми.
– Ты уже труп. Обрубок. Дуршлаг.
Гарри Страм. С револьвером. Нет револьвера - нет и Гарри Страма.
– Полегче, Гарри-дружок. Ты ошибся дверью.
– Может быть. Но я так не считаю. Ты с пушкой?
– Да.
– Честный малый. Люблю честных. Ценю. Я тебе сделаю хорошо. Не больно. Ты же знаешь Гарри. Гарри многих угрохал. Гарри может сделать больно. А тебе больно не будет. Я люблю честных ребят.
Один ноль в мою пользу. Гарри Страм любил почесать языком. Мне это было на руку. Он встал с дивана, весь из себя высокий, худой, гибкий, спокойный, подошел ко мне и сунул свой тупорылый мне в ухо. Потом запустил руку в мою кобуру, вытащил пистолет, отошел к дивану, бросил мой пистолет на пол, сел. Я шагнул вперед и тупорылый встрепенулся, точно черепашья голова.
– Ты куда, приятель?
– Руки с головы можно опустить, Гарри?
– Валяй.
Но я все же сумел подойти к нему ещё на шаг.
– Ты что тут делаешь, Гарри?
– Ты ж меня пригласил.
– Что-то не припомню
– Ах ты . А чего же ты ждал? Что я к тебе с медалью приду?
– За кого?
– За Фейгла.
– Гарри, ты сотрясаешь воздух. Но все без толку.
Теперь в его лице появилось выражение. Печали. У Гарри была ранимая душа.
– Ты со мной так не разговаривай, чмыш! Гарри всегда говорит с толком. Гарри не какой-то там вшивый чмыш из глухой деревни. Гарри городской. И не мочит хохмы ради. Гарри мочит либо по заказу, либо по-личному. У Гарри и так дел по горло.
– А сейчас-то мочить собрался как?
– По-личному.
– Кто-то дал тебе не тот адресок, приятель.
– Я так не считаю.
Я мотнул головой на столик, где лежала пачка сигарет.
– Закурить можно?
– и сделал еше шаг вперед.
– Нет.
Но я уже сделал ещё два шага. То, что мне и нужно. Он был в пределах досягаемости. Теперь только бы он продолжал балагурить. В таком случае я бы смог отвлечь его хоть на мгновение...
– Если это не по заказу, Гарри, то можешь идти заниматься своими делами. Тебя надули.