Кровная связь
Шрифт:
Еще подростком я где-то слышала, что сон, который, как кажется, длится долгие часы, на самом деле протекает за шесть-семь секунд. Теперь я знаю, что это неправда. Большинство сновидений длятся десять-пятнадцать минут, причем одни сменяют другие в глубинах быстрого сна. Одни сны мы помним, другие нет. Большинство же моих – зачастую более ярких, нежели реальная жизнь, – оставляют после себя лишь отрывочные видения, подобные вырванным страницам из книжки с картинками.
Сегодня ночью все по-другому.
Сегодня ночью я снова сижу в ржавом оранжевом грузовичке. Я снова
Собирается дождь. Небо над нами свинцово-серого цвета, воздух неподвижен. Мы неуклонно поднимаемся по пологому склону, направляясь к вершине. Ужас сжимает мне горло, но лицо дедушки спокойно. Он не знает, что находится там, по другую сторону холма. Я тоже не знаю этого, но уверена, что что-то плохое. Мне так часто снился этот сон, что теперь я знаю, что сплю. С каждым разом мы оказываемся все ближе к вершине, но никогда не переваливаем через нее. Однако мы все ближе к ней… Я знаю, что скоро проснусь.
Но сегодня ночью я не просыпаюсь.
Сегодня дедушка включает другую передачу, нажимает на педаль газа и старый пикап переваливает на ту сторону. Коровы ждут, глядя на нас с тупым равнодушием. За ними лежит пруд, серо-стального цвета и гладкий, как стекло.
Я так крепко сжимаю кулаки, что ладони мои кровоточат.
В пруду кто-то есть.
Это человек.
Он плавает лицом вниз, раскинув руки в стороны, как распятый на кресте Иисус. И волосы у него тоже длинные, как у Иисуса. Я хочу крикнуть, но дедушка, похоже, не видит этого человека. Онемев от страха, я указываю на него пальцем. Дедушка щурится и качает головой.
– Проклятый дождь, – говорит он. – В дождь на острове никто не работает.
Грузовичок катится вниз по склону, дедушка показывает куда-то вправо от нас. Призовой бык-чемпион оседлал корову и двигается на ней яростными рывками. Пока дедушка смотрит на совокупляющихся животных, я оглядываюсь на пруд.
Человек больше не плавает лицом вниз. Он поднимается на ноги. Ладони у меня чешутся от дурного предчувствия. Мужчина стоит не в пруду, а на нем. Он стоит на его стеклянной поверхности, как будто на ледовом катке. Но ведь жара снаружи достигает почти ста градусов по Фаренгейту. Сердце у меня стучит так громко, что я слышу его даже сквозь рокот мотора.
Человек, стоящий на поверхности пруда, – мой отец.
Я узнаю его джинсы и рабочую рубашку. А под длинными волосами вижу его глубоко посаженные карие глаза. Я молча смотрю на него, а он идет по воде, протянув ко мне руки. Он хочет мне что-то показать. Дедушка же буквально загипнотизирован быком, покрывающим корову. Я тяну его за рукав, но он никак не реагирует. Папа идет по воде, как Иисус в Библии, а дедушка не хочет на это
– Папа! – кричу я.
Люк Ферри кивает мне, но ничего не говорит. Приблизившись к берегу, он начинает расстегивать пуговицы на рубашке. Я вижу темные волосы у него на груди. Я хочу закрыть глаза, но не могу. Справа в груди у него отверстие, куда вошла пуля. На теле видны и другие шрамы, в том числе большой Y-образный разрез оставшийся после вскрытия. Я в ужасе смотрю на него, а папа сует два пальца в рану от пули и начинает разрывать ее. Он хочет, чтобы я смотрела, но я не могу. Я закрываю глаза руками, но все-таки подглядываю в щелочку между пальцами. Из раны что-то сочится, только это не кровь. Это что-то серое. Это все, что я вижу, и это все, что я хочу знать.
– Смотри, Китти Кэт, – приказывает он. – Я хочу, чтобы ты смотрела.
Но я не могу смотреть на это.
Когда он снова называет меня по имени, я закрываю глаза и кричу.
Глава тридцать седьмая
– Проснись! Это Майкл! Тебе снится кошмар!
Майкл Уэллс трясет меня за плечи, и глаза у него встревоженные.
– Кэт! Это всего лишь кошмар!
Я киваю, как бы понимая то, что он говорит, но перед глазами у меня все еще стоит отец, расстегивающий рубашку и засовывающий пальцы в рану на груди. Потом…
– Кэт!
Я моргаю, с трудом прихожу в себя, возвращаюсь к реальности и хватаю Майкла за руки. На нем футболка с надписью «Университет Северной Каролины» и клетчатые пижамные брюки.
– Я в порядке. Ты прав… это всего лишь кошмар.
Он с облегчением кивает, выпрямляется и смотрит на меня. Верхний свет ярко горит у него над головой, но за окном спальни темно.
– Хочешь поговорить об этом?
Я закрываю глаза.
– Кошмар тот же самый, что снился тебе раньше?
– Да. Грузовичок, остров… мой дед. Только на этот раз мы перевалили через вершину.
– И что ты увидела?
Я качаю головой.
– Чистой воды сумасшествие. Я громко кричала?
Он улыбается.
– Ты кричала, но я не спал. Я думал обо всем, что ты рассказала.
– В самом деле?
– Мне пришла в голову парочка идей, если тебе интересно.
Я сажусь на постели и опираюсь спиной об изголовье кровати.
– Они касаются убийств в Новом Орлеане или моего положения?
– Твоего положения. Мне ровным счетом ничего неизвестно об убийствах.
– Не чувствуй себя из-за этого обделенным. О них никто ничего не знает.
– Кое-что из того, что ты сказала, засело у меня в голове. Твои слова, что отец не был кормильцем в вашей семье. Я считал, что его скульптуры принесли вам кучу денег. Но если это не так, тогда главным добытчиком был твой дед.
– Совершенно верно.
– А из того, что ты рассказала о своем отце, я заключаю, что он не был властной натурой. Он не был даже сильной личностью. Он не пытался контролировать людей и управлять ими. Я прав?