Кровная связь
Шрифт:
– Здравствуйте, Кэтрин.
Я киваю Майклу и беззвучно шепчу: «Малик».
– Что за проклятые игры вы со мной затеяли, доктор? Вы вели себя так, словно вас посетило озарение свыше, вы с легкостью диагностировали мои проблемы и намекали на всякие вещи относительно моей семьи. А правда, оказывается, состоит в том, что все эти факты вы с самого начала узнали от Энн. Разве не так?
Он отвечает далеко не сразу:
– И да, и нет.
– О, пожалуйста! Перестаньте вешать мне дерьмо на уши, хорошо?
– Какие неприличные выражения, Кэтрин!
Сердце у меня замирает. Говорила ли я Энн, как зовут моего терапевта?
– Где моя тетя, доктор?
– Не имею ни малейшего представления.
– Она с вами?
– Нет.
– Почему она заплатила за вас залог?
– Потому что я попросил ее об этом. У меня было туго с наличными, а она, я знал, может достать деньги.
– Вы просто бессовестный сукин сын! От чего вы лечили Энн: от проблем, связанных с сексуальным насилием, или от биполярного расстройства?
– Вы знаете, что это сугубо конфиденциальная информация.
– Чушь собачья! Вы нарушаете правила, если вам это выгодно, и прячетесь за ними, когда это подходит!
– Нам нужно поговорить, Кэтрин. Сейчас у меня мало времени. Нам нужно встретиться лично.
Я закрываю глаза.
– Расскажите мне о Маргарет Лавинь.
– Маргарет… Но… Что с ней?
– Она пыталась покончить с собой с помощью большой дозы инсулина. Сейчас она в коме, но оставила записку, в которой обвиняет вас в соучастии в убийствах.
На другом конце провода воцаряется долгое молчание.
– Вы лжете.
– Вы знаете, что нет.
– Что написано в записке?
– Что-то вроде: «Да простит меня Господь, погиб невинный человек. Пожалуйста, передайте доктору Малику, пусть он прекратит это».
– О боже! – произносит он едва слышным шепотом.
– Сегодня биологический отец Маргарет арестован по обвинению в растлении малолетних. Еще удивительнее то, что ее отчим был одной из пяти жертв в Новом Орлеане. Это вам ни о чем не говорит?
В трубке слышится частое дыхание Малика.
– Вы все еще считаете, что нам нужно встретиться? Или вы намерены сдаться властям?
– Я не могу… Это невероятно. Нам крайне необходимо встретиться.
Я даже и представить не могла, что когда-нибудь услышу такое волнение в голосе Натана Малика.
– Это вы убили пятерых мужчин в Новом Орлеане, доктор?
– Нет. Клянусь вам в этом.
– Но вы знаете, кто это сделал.
– Я не могу сказать вам этого.
– Вы должны рассказать кому-нибудь.
– Нет, не могу.
– Моя тетя входила в вашу «группу X», доктор?
– Я не могу ответить на этот вопрос.
– Жизнь моего деда в опасности?
– Я не могу говорить об этом. Не по телефону.
– Вы рассчитываете, что я соглашусь встретиться с вами лично, хотя вы, быть может, убийца?
– Вам нечего бояться меня, Кэтрин. И вы знаете это.
По какой-то причине я ему верю. Но я еще не сошла с ума.
– Вы сдадитесь властям, если я встречусь с вами?
На несколько секунд его дыхание замирает.
– Если вы обещаете сохранить для меня фильм, о котором мы говорили, я сдамся.
– Где вы хотите встретиться?
– Боюсь, встреча должна произойти где-нибудь в Новом Орлеане. Вы в Натчесе?
– Да. А вы в Новом Орлеане?
– Пока еще я не могу сказать вам этого. Вы можете оказаться здесь через четыре часа?
– Могу.
– За пять миль до города позвоните по номеру, который я вам дал. Я скажу, куда ехать.
Что бы ни подсказывала мне логика, я не могу отказать ему.
– Хорошо.
– И, Кэт…
– Да?
– Если вы приведете с собой ФБР, то пожалеете об этом. Не хочу угрожать вам, но я должен обезопасить себя. Я единственный, кто может рассказать нечто очень важное о вас самой, и, если я этого не сделаю, вы никогда не узнаете правды. До свидания.
– Подождите!
– Я понимаю, что вас беспокоит эта встреча. Но я не представляю для вас опасности. И знаете, почему? Потому что я знаю дьявола в себе. Когда мы с вами в первый день разговаривали о насилии, мне приходилось следить за своими словами. В конце концов, нас слушало ФБР. Главное, о чем я не упомянул, – это удовольствие, которое оно в себя включает.
По спине у меня пробегает холодок.
– Удовольствие?
– Да. – Голос Малика напоминает теперь шипение змеи. – То, что мы называем сексуальным насилием, несет в себе очень яркие ощущения и для насильника, и для жертвы. Насильник испытывает абсолютную власть над другим человеческим существом, тогда как жертва – чувство полного подчинения. Абсолютной покорности. Партнеры занимают диаметрально противоположное положение в иерархии власти и беспомощности. И память об этих чувствах и ощущениях сохраняется на всю жизнь, Кэтрин. И первое, к чему стремится подвергшийся сексуальному насилию в детстве ребенок, когда вырастает, – поменяться местами. Поменяться ролями. Ощущать власть. Вы понимаете, о чем я говорю, Кэтрин?
Я не отвечаю, потому что в голове у меня проплывают воспоминания о собственном сексуальном прошлом: о вещах, которые я хотела сделать – и иногда делала – с мужчинами, и о том, что я хотела, чтобы они сделали со мной. Очень часто в моих фантазиях присутствовали контроль, власть, отказ от них или же обладание ими. И получаемое мною удовольствие было с ними тесно связано.
– Вашего молчания мне достаточно, – продолжает Малик гипнотическим голосом. – Всю жизнь мне приходилось подавлять в себе это стремление. Потребовались годы, чтобы научиться справляться с ним. Но теперь я знаю своего врага в лицо. Это яд, который передается из поколения в поколение подобно плохому гену. Он живет во мне, как и во всех других, кому довелось пережить подобное. И я одержим желанием обезвредить этот яд. Я веду свою собственную войну. А сейчас мне пора идти, Кэтрин. Позвоните, когда будете в пяти милях от Нового Орлеана.