Кровные узы
Шрифт:
– Эй! Кто-нибудь! – крикнул он, глядя в сторону двери. Страха уже не было, он остался в поместье Звягинцевых, откуда Чернову удалось вырваться, пожертвовав собственным здоровьем. Здесь, в этой темноте среди затхлого воздуха, жило только отчаянье и чувство безысходности. Прислонившись к стене, он закрыл глаза, ощущая, как голод пробуждается в теле. Это было не то привычное ощущение, которое можно подавить, съев хоть что-нибудь. Нет, это был другой голод, похожий на жажду. Нестерпимое чувство ощутить вкус свежей плоти, желание вкусить то запретное из чего состоит человек и навсегда
За дверью послышались шаги. Николай встал на колени, ожидая того, кто спас его от лютой смерти, но в то же время, пленивший цепями. Дверь открылась, и вошел высокий мужчина с чисто выбритой головой. Его монашеские одежды висели на нем клочьями, они были местами зашиты грубыми нитками. Именно этого человека Чернов видел перед собой в момент своего пробуждения, когда толпа жаждала линчевать его, приняв за чудовище.
Монах закрыл за собой дверь, поставил свечу в центре комнаты, зажег фитиль. Огонек свечи осветил его лицо, и Николай увидел приятные славянские черты, мужественный подбородок, правильной формы нос и очень сосредоточенные, темные глаза, смотревшие на пленника в молчаливом ожидании.
– Кто вы? – прохрипел Чернов на что монах, слегка улыбнувшись, ответил:
– Я рад, что ты можешь говорить. Когда я нашел тебя, мне казалось, что ничего человеческого в тебе уже не осталось. Ведь не каждому зверю суждено выжить на таком холоде. Похоже, демоны ада хранят тебя как свое лучшее создание.
– О чем вы? – Чернов в отчаянье протянул вперед свои изувеченные руки, словно показывая этим, насколько сильно он стал жертвой обстоятельств. – Я врач. Хирург. Я хотел спасти ее. Софию. Николай уронил голову на грудь, опустив руки.
Монах подошел к ближе. Опустившись на корточки, он обхватил голову Николая обеими руками, заставляя запрокинуть ее, затем большими пальцами задрал мужчине верхнюю губу, обнажив ровные ряды белых зубов, среди которых сильно выделялась пара клыков.
– Ты зверь, – сказал он совершенно спокойно, – Но еще не вкусивший чужой плоти.
Отпустив голову, он вернулся к свече и придвинул ногой пустую миску, стоявшую возле стены. Достав из складок мантии сверток, монах, развернув тряпицу, положив в миску кусок еще теплой свежей плоти.
– Я это понял сразу же, как только принес тебя сюда. У зверя регенерация происходит за считаные дни, у тебя же кожа хотя и заживает, но медленно, как у обычного человека. К тому же, ты не выл по ночам.
– Я не выл? – переспросил Чернов, глядя на то, что лежало в миске и источало манящий аромат свежей крови.
– Голод мучает тебя, но не столь сильно. К тому же ты не призываешь о помощи своих братьев. Значит, ты одиночка, который совсем недавно стал зверем. Но вот только как? Я не нашел на твоем теле укусов. Лишь только маленькие точки на венах рук непохожие на следы клыков.
– Это аппарат для переливания крови, – прошептал Николай.
– Это что еще за диковина такая? Для чего она? Ты – алхимик?
– Нет, – Чернов отрицательно покачал головой, – я говорил, что я – врач. Я спасал человека, для этого нужна была кровь. Я отдал свою.
– Все это колдовство, которое привело тебя к тому, что ты
Он ногой придвинул миску ближе к Чернову, словно дразня его содержимым.
– Твоя звериная сущность скоро пробудится, это всего лишь вопрос времени. Вкусив кровь, ты станешь одним из них, и только тогда у меня будет полное право проткнуть твое сердце. Ешь, не мучай себя, ведь рано или поздно ты не сможешь бороться с самим собой.
Монах поднял свечу с пола, направляясь к двери, но Чернов, прохрипев, спросил:
– Как тебя зовут?
Тот обернулся, освещая свое лицо свечой и, перед тем как покинуть темницу, ответил:
– Здесь меня зовут проповедник Эракул. Но не думаю, что мое имя тебе придется запомнить. Твоя смерть – это вопрос времени.
Он закрыл за собой дверь, оставив Чернова Николая в одиночестве. Он смотрел на миску. Кусок мяса со свернувшимися сгустками крови на поверхности, манил к себе. Стиснув зубы он закрыл глаза, продолжая вдыхать сводящий с ума аромат.
Легенды гласили, что вампиры – это ночные жители, короли ночи, охотники на заблудших путников. Кровожадные монстры без жалости и упрека стремящиеся утолить собственный голод. Будучи врачом в третьем поколении и большим специалистом в своем деле, получившим лучшее в России образование, Чернов полностью отрицал всевозможную нечисть, в которую верили обычные крестьяне. Рассказы о существах, проявление природной способности которых полностью отрицала современная медицина, казались не более чем сказками. Ведь никто не владел доказательствами существования обитающих в ночи тварей. Мало того, в высших кругах даже говорить о подобном было оскорбительно, поскольку сказки должны рассказываться лишь детям перед сном, а отцы медицины не могут тратить время на народные заблуждения.
Николай помнил, как когда-то в институте они изучали повадки летучей мыши, питающейся кровью домашних животных. Ее привезли из Южной Америки и преподаватель, профессор биологических наук с гордостью заявил, что перед ними представлен образец Diaemus youngi – белокрылый вампир. Существо сидело в клетке, озираясь черными глазками, раскрывая маленькую, клыкастую пасть.
В дальнейшем Чернов позабыл о странном существе, решив, что в будущей практике ему вряд ли понадобится знание анатомии летучей мыши, которой не суждено прижиться в местных климатических условиях.
Он перевернулся набок, поджав ноги. Цепь натянулась с такой силой, что металл вновь впился в лодыжку, но мужчина не обратил на это внимания. Теперь все его сознание было полностью занято резким, металлическим запахом, распространяющимся по всему помещению. Все внутренности, буквально выкручивало наизнанку, требуя вкусить пищу, наполнить ею свое нутро, утоляя дикую жажду.
Чернов закрыл лицо руками, мысленно отвлекая себя прошлым, вспоминая то время, когда его жизнь протекала среди питерской богемы, где к людям с медицинским образованием обращались исключительно по имени-отчеству, а круг общения увеличивался с каждым новым вылеченным пациентом. Николая Григорьевича знали во многих богатых домах, а об его умении владеть скальпелем, говорили как о настоящем искусстве.