Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
— Люди тмутараканские, князь Мстислав на хазар собирается!
Взволновался народ, а глашатай знай свое:
— Ребята удалые, парни молодые, подсобите князю!
О том же кричали глашатаи на торгу, посаде и выселках. Давно не слышала Тмутаракань такого. Тревожно. Неспроста князь на хазар идет, если Мстислав меч обнажил, то, верно, хазарин на Русь собрался, Тмутаракань воевать…
— Не дадим, чтоб хазары верх взяли, — заговорили тмутараканцы. — Постоим за себя.
И шли толпами на княжий двор рыбаки и пахари, торговый
День близился к концу, и, когда после вечерней трапезы Владимир вышел во двор, сизое небо кучерявилось в облаках. Душно, и князь сказал стоявшему позади тиуну:
— Вели, Авдей, в опочивальной оконца открыть.
Проворные девки выставили круглые свинцовые рамы с италийскими цветными стекольцами, а Владимир уже другое указание дает боярину:
— Пошли кого-нибудь в Предславино, пусть Борис ворочается. Итак неделю сидит там… Скорей бы женить его.
— Да уж пора бы, — согласился боярин. — Росинка станет женой доброй. Я в его годы ни одну холопку не пропускал.
Владимиру ли возразить тиуну, сам был таким, сколь наложниц от него понесло…
— Чегой-то владыка идет? — спросил Владимир, увидев, как, выйдя из митрополичьих покоев, Иоанн, опираясь на высокий посох, направился к нему.
На митрополите черного шелка ряса, монашеский клобук. Он шагал медленно, худой, высокий.
— В такую-то пору? Чать, неделю отлежал. Я, грешник, думал, владыке конец настал, ан Бог миловал. Пойди, Авдей, помоги, вишь, без чернеца идет.
Промолвив это, Владимир и сам заторопился навстречу.
— Что стряслось, владыка, отчего не лежится?
И встал под благословение.
Иоанн отдышался, ответил:
— Боль превозмогая, явился яз, ибо весть принес необычайную.
— В палаты пойдем либо здесь разговор поведем? Коли на воздухе, так присядем, в ногах правды нет.
Они уселись рядом на длинную скамью, а огнишный боярин отправился на поварню.
Митрополит заговорил:
— Из византийского корабля, какой бросил якорь поутру, явился ко мне монах. По пути в Киев пристал корабль в Херсонесе, и там от херсонского катапана гости торговые услышали, что князь Мстислав намерился воевать хазар, а с собою позвал печенегов.
— Эвона в чем секрет загадки! — воскликнул Владимир. — А мы, владыка, голову ломали, отчего это Булан орду из запорожской степи увел. Спасибо сыну Мстиславу, отвел грозу от Руси Киевской! — И добавил сожалеючи: — Как могу помочь те, сыне?
Помолчав, спросил:
— О чем еще монах сказывал?
— В письме те, великий князь, патриарх благословение шлет и доволен заботами о Церкви нашей. Твоими стараниями и щедротами она живет. С великим удовлетворением узнал вселенский владыка о твоем желании, князь, иметь на Руси монастыри. На земле не языческим капищам стоять, а храмам и монастырям, где чернецы и черницы дни в молитвах и трудах
— Вот, владыка святый, а ты в том разе сомнение держал, сказывал, не рано-де монастырям на Руси быть?
— Всяк смертному сомнения свойственны. Господи, ужли узрю яз такое, когда вся Русь, веси ее очистятся от язычества и люд в храмы потянется?
Поднялся митрополит. Владимир поманил отрока:
— Помоги владыке.
Опираясь на плечо отрока, Иоанн направился в митрополичьи покои…
Ночь была тихая, окутанная плотной духотой. Над городом встали тучи. Они клубились, наползали на хоромы и избы. Где то-то вдали полыхали зарницы и урчал гром.
В опочивальной дышать нечем. А на улице ни ветерка, замерло все. Дождя бы, а он задержался…
Одолеваем заботами Владимир, и в глазах совсем нет сна. Темень. Позвать, чтоб зажгли свечу? Думы об одном, о Мстиславе. Никому из сыновей он не выделил такого хлопотного княжества. Мстислав княжит с достоинством. Вот и ныне, хотел ли того, нет, а помог Киеву. Ему, великому князю, руку подал…
Припомнился Владимиру разговор с Мстиславом в его прошлый приезд. Тогда он сказал ему:
— Знай, Мстислав, укрепишь княжество Тмутараканское, и, коли пожелаешь, дам тебе в удел Чернигов…
Владимир подумал, что такая пора настает, а в Тмутаракани посадить Глеба. Даст Бог, Новгород усмирить. Завтра о том скажу Борису. Поди, обрадуется, он на добро расточительный, ему бы братьям угодить. Были бы они к нему с чистым сердцем.
Утром поднялся с головной болью, — видно, бессонная ночь и думы тому причина. Поплескался в тазике, отрок спину вытер. Спросил:
— Князь Борис не приехал?
— С темна дожидается.
— Зови!
Борис вошел в опочивальную встревоженный.
— Стряслось чего, отец?
— Присядь. Вчера митрополит навестил меня. К нему монах от патриарха приплыл, в Херсонесе побывал. От него стало известно, Мстислав на хазар собрался, с ним Боняк и Булан. Оттого Булан в Дикую степь подался.
Вскинул голову Борис:
— Можно ли давать веру печенегам?
— О том и я думал. А вот Мстислав не только о себе помыслил, когда печенегов звал, он и о Киевской Руси заботился. Воистину Тмутаракань — щит Руси.
— Такое княжество разве что Мстиславу и посильно.
— То так. Запомни, Борис, когда станешь великим князем, опирайся на Мстислава. Он — воин. И еще мой наказ, Мстиславу выделишь в удел Чернигов, а Глебу владеть княжеством Тмутараканским. Пусть у брата княжить научится…
Дальние дозоры разведали — хазары идут. Не стал Мстислав дожидаться, снял полки, выступил навстречу.
Печенеги Дон перешли, двинулись следом. Три тысячника скачут за ханами Боняком и Буланом, три тысячи всадников топчут копытами землю. Молчит Боняк, и Булан не знаете, о чем он думает. Если рот человека закрыт, как узнать его мудрость?