Кровью омытые. Борис и Глеб
Шрифт:
С высоты седла Булан наблюдал за переправой. К обеду передние отряды уже были на правом берегу и изготовились на случай появления неприятеля.
Нукер протянул хану кусок вяленого мяса. Булан пожевал, запил кумысом. Доволен хан. Он посмотрел на все подтягивающиеся остатки орды. Подъезжали кибитки, ждал знака хана темник Изет.
Вот на середине реки опрокинулся плот, и телеги на нем пошли ко дну. На крики тонущих никто не обратил внимания, на переправе каждый за себя в ответе. Булан только недовольно повел бровью.
К ночи орда
Не дав орде передохнуть, хан повел ее в низовье Днепра и Буга.
Возвращаясь в Киев, Борис с воеводой передохнули в Переяславле. Засиделись в хоромах воеводы Поповича. Разговор о печенегах вели, гадали, к чему бы Булан тревогу на засечной линии вызвал? Теперь было ясно, он не намеревался прорвать ее.
Попович заметил:
— По всему, захотел хан поиграть с нами в кошки-мышки. Догадываетесь?
Борис посмотрел на воевод. Александр Попович пояснил:
— Булан нас ровно парень девку щупал, а тем часом его орда где-то переправляется. Осядет хан в запорожской степи, будут ладьи грабить, Каневу и полянам грозить. Ты, князь Борис, либо иные воеводы будете раз за разом на печенегов ходить, а тут и Боняк подоспеет.
— Может и такое случиться, — согласился воевода Добрянко. — На моей памяти подобное лет десять назад случилось. Тогда степняки весь Подол выжгли, до Вышгорода достали.
— Ты смекай, княжич Борис, когда сядешь князем киевским, ухо востро держи, ханы коварны, — сказал Попович.
— Отъелись, зажирели Боняк с Буланом, на разбои потянуло, — заметил воевода Добрянко.
Не горьким словом обидел Ярослав отца, а поступком, за какой ответ нести. В поведении Ярослава Владимир усмотрел опасность целостности государству, сегодня новгородцы дань отказались выплачивать, завтра власти великого князя не признают.
И никто не переубедил бы князя Владимира от похода на Новгород, и только появление Булана у острожков оттянуло карательные действия.
А Ярослав готовился к отражению киевлян. По весне явилась в Новгород вторая дружина варягов, собрали старосты кончанские ополчение, принялись требовать от князя идти на Киев. Пуще всего варяги на том настаивали, грозили, что домой уйдут, на море удачи искать в землях англов или франков.
Ярослав на своем стоял:
— Не станем кровь проливать, миром урядимся с Киевом.
В начале лета приплыли гости греческие в Новгород, и от них стало известно, вежи печенегов на Днепре, засады их на порогах, печенеги и Киевской Руси угрожают.
Поднимаясь в Гору, Борис чуть приостановился у ворот боярского подворья. Воротний мужик молодому княжичу поклон отвесил.
— Не зайдешь ли, княже, боярыня Агриппина седни дома, не пошла в церковь.
— В другой раз соберусь.
— А вона и боярышня Росинка за тобой следом.
Оглянулся
— Здрави будь, Росинка.
Возросла, вздобрела дочь воеводы Светозара, лик белый, а очи цвета воды днепровской. Думал ли Борис, в какую прекрасную лебедь превратится девчонка Росинка, какую видел три лета назад и какая бегала во дворец в школу пресвитера Варфоломея.
Остановилась Росинка, ждала, что еще скажет молодой княжич, а тот вдруг спросил:
— Помнишь ли, как тя Глеб на уроках за косы дергал?
Росинка улыбнулась:
— Княжичу в забаву было, а мне больно.
— Ты, Росинка, учителя проведала бы, он тя вспоминал.
— Да уж зайду, чать, он меня грамоте обучил.
— А Глеб в Муроме княжит.
— Знаю. Я пойду, княжич, и так в храме задержалась.
Говорят, нет ничего тайного, чтоб не стало явным.
Первым догадался, что творится на душе у Бориса, Георгий, но как прознал о том великий князь, Борису было невдомек.
Слухи слухами, а Росинка не стала появляться одна на улице, в церковь и то с боярыней.
Однажды задержал князь Владимир сына в горнице, нахмурился:
— Догадываюсь, Борис, отчего у тя ноги заплетаются у ворот боярыни Агриппины. Не пяль очи попусту на боярскую дочь, коли ославить не пожелаешь…
Посмотрел Борис в глаза отцу.
— Я, великий князь, сам хотел поведать те, нравится мне Росинка. Не ради праздного любопытства приглядываюсь к ней…
И замолчал, ждал, что скажет отец. А тот, заложив руки за спину, хмурился. Наконец заговорил:
— Жену бери из дома доброго. Никто дурного о воеводе Светозаре и боярыне Агриппине слова не вымолвит. Потому и скажу, пожелаешь взять Росинку, не восперечу. Однако не того желал я. Мыслил, станет Борис великим князем, сядет ли на княжение в каком городе, за ним Русь будет. И возвысится она, если ее князья в родство с другими государями войдут. Ан, чую, мечтам моим не сбыться. Коли ты по-своему решил, Бог с тобой. Однако мое согласие получишь будущим летом, когда Новгород замирим и печенегов откинем. Чую, Булан не только гостей торговых грабит, у них с Боняком иной замысел. Он скоро даст о себе знать. И тогда те, Борис, с воеводами полки на печенегов вести, я то уже в седле усталость чую. Да и те, сыне, о себе заявлять надо боярам и люду киевскому…
А вскорости встретил великий князь боярыню Агриппину, остановил:
— Ты, боярыня, Росинку побереги, будущим летом быть ей княгиней. Знаю, Светозар не против был бы.
И прежде небезопасен был путь «из варяг в греки», а с появлением Булана в запорожской степи перекрыли Днепр печенеги. Не то что в одиночку, даже двумя-тремя ладьями ходить по Днепру стало непросто. Вот и собираются торговые люди и целыми караванами поднимаются или спускаются по Днепру. В иной раз собирались в целые флотилии, сообща отбиваясь от печенежских засад.