Круг обреченных
Шрифт:
Лена с Виктором очень любили поздние вечерние часы.
Кирюша — типичный жаворонок: встает чуть свет, но и ложится рано. Едва раздаются позывные вечерней программы «Время», свекровь уходит в свою комнату знакомиться с последними новостями, и уже через минуту по квартире разносится ее звучный, прямо-таки мужской храп. Костик тоже посапывает в своей постели — жаворонок не жаворонок, просто птаха Божья. Как и все дети, впрочем.
Так думала Елена, помешивая в кастрюльке пахучее варево.
— Ну что, колдунья,
Витька встал, подошел к жене, заглянул через ее плечо в кастрюльку, как бы мимоходом погладил русые волосы. Елена варила глинтвейн. Особых роскошеств молодая семья позволить себе не могла ввиду скудности семейного бюджета, но бутылку сухого вина — для Елениного горячего (и горячительного) напитка — да пару бутылок пива для Витюши — эти траты бюджет выдерживал. Иногда можно было себе позволить. Они иногда и позволяли.
— Как у тебя волосы хорошо пахнут. — Витя склонился к ее невысокой фигурке.
Кончилось это тем, что убежавшее вино с шипением растеклось пенной шапкой по плите.
— Витька, проклятый! Опять! Все из-за тебя!
— Ну и пусть! — откликнулся муж, одной рукой отодвигая кастрюльку, другой — прижимая к себе гражданку Калинину.
— Ну и пусть, — согласилась с Галкиным легкомысленная гражданка.
Глинтвейн убегал каждый раз, потому что каждый раз происходило одно и то же: Лена смотрела, смотрела за кастрюлькой… А коварный Галкин отвлекал ее своими поцелуями. Так было и сейчас.
— Все, хочу вина! — отстранилась Елена.
— Пьянычка, — констатировал муж, пытаясь продолжить прерванное занятие.
— А сам? От кого сегодня спиртным попахивало?
— Я полагаю, препирательства здесь неуместны, — оскорбился Галкин. — Я был при исполнении. Общался с депутатом. А это очень вредная работа, требующая последующей разрядки. И зачем только наш главный придумал этот газетный сериал про депутатов! И зачем только я за это взялся?
— Это же твой профиль — политики.
— К сожалению. Но сердце мое далеко от свинцовых мерзостей нашей жизни… Да ты не слушаешь меня, — пригляделся к жене Галкин.
— Я? Я слушаю. Давай рассказывай, весь вечер терпел. Кого ты там нынче допрашивал? Кто из народных избранников на сей раз обнажил свою гнусную сущность?
Супруги переместились за стол. Витька отхлебнул пива. Елена — своего горячего компота, как называл глинтвейн Галкин. Но едва Витька раскрыл рот, дверь комнаты распахнулась и в коридор вылетел Костик, бросился в туалет. Лена кинулась следом за сыном.
— Котенька, что с тобой? — послышался ее испуганный голос.
— Мама, мне плохо, — жалобно ответил Костик.
— Витька, он весь горит! — крикнула Лена. Ночь была бессонной. Приступы рвоты мучили мальчика до самого утра. Лена металась от постели сына на кухню, рылась в аптечке, неслась обратно. Виктор бестолково путался под ногами, и перепуганная
— Надо вызывать «неотложку», — решила Лена. — У него температура тридцать девять.
— Ага. Мальчонку тут же в бараки какие-нибудь упрячут, — высказалась свекровь. — Погоди, Елена, не мельтеши.
Оценив обстановку, Кирюша, не обращая внимания на плач Костика и причитания Елены, заставила мальчика выпить два литра кипяченой воды с марганцовкой, затем, когда желудок был промыт до состояния новорожденности, сунула Котьке несколько таблеток активированного угля. В задумчивости полководца, оценивающего ход битвы, проследила, чтобы таблетки «прижились» в захворавшем организме. Убедившись, что уголь делает свое дело, заварила каких-то трав и по ложечке стала поить мальчика горячим отваром. После чего обтерла его водой с уксусом. Костика переодели в сухое белье, переменили постель. В шесть утра он заснул безмятежным сном.
— А ты говоришь — «неотложка», — буркнула свекровь, дотронувшись до прохладного лба ребенка, и тут же повалилась на соседнюю постель. Через минуту комнату вновь оглашал богатырский храп.
— Как хорошо, что есть Кирюша, — едва промолвила Лена, обессиленно рухнув на кухонную табуретку.
— А чего это было? — ошарашенно спросил Виктор.
— Откуда я знаю? Отравление какое-то.
— Чем? Он и не ужинал толком. Кашу гречневую есть отказывался, помнишь?
А ты его заставляла.
— Господи, его не заставишь — он вообще ничего есть не будет!.
— Не кричи.
— Не буду. Слушай, может, это в садике? Надо позвонить кому-нибудь из его группы.
— В семь утра? Кому?
— Ну… Воспитательнице-то я могу позвонить? Хотя бы для того, чтобы сказать, что Костик сегодня в садик не придет. У нее рабочий день в восемь начинается. Так что должна уже встать. В конце концов, я имею право знать, кто отравил моего ребенка?
Елена решительно потянула с подоконника аппарат и телефонную книжку.
— Але? Доброе утро. Извините, пожалуйста, можно Светлану Николаевну попросить? — стараясь быть любезной, проговорила Елена.
— Кто это? — грубо спросил мужской голос.
— Вы извините за ранний звонок, это мама Кости Станицкого из ее группы.
Я хотела…
— Света в больнице, — отрывисто бросил голос.
В трубке раздались короткие гудки.
Любительница фасолевого супа Светлана Николаевна, а для мужа Света-Светочка-Светуля, вернулась после работы со страшной головной болью. То и дело накатывала и разливалась по телу одуряющая слабость. Нелепо выпирал вперед обычно плоский животик.
«Фасоли переела, от этого и метеоризм, — ругала себя образованная Светочка. — А слабость от чего? И голова болит? Может, я беременна?» — подумала она.