Круг замкнулся

Кнут Гамсун

Ни один из них не проронил по дороге ни слова. Отец здорово умотался, но злость у него прошла, и он сказал чуть сконфуженно:

— Вот видишь, Абель, какая дребедень — эти моторы.

Когда старый смотритель овдовел, ему понадобилась женская помощь, через газету он объявил, что ищет домоправительницу, и заполучил Лоллу. Это ж надо! Лолла всем взяла: сноровиста в хозяйстве, привыкла управляться с курами и свиньями, не замужем, стала на четыре года старше, и, стало быть, ей теперь двадцать четыре, она здоровая и даже из себя ничего. Тенгвальд от нее бы не отказался, он теперь выучился на кузнеца и работал кузнечным подмастерьем, они вполне могли бы пожениться и отлично бы зажили, но немного спустя Тенгвальд вроде

пошел на попятный. С чего вдруг? Может, не осмелился? Он был тихий, робкий паренек, не Бог весть какой даровитый, но верный и надежный. Едва ли ему было легко расстаться с Лоллой, но у нее были такие подвижные ноздри, и они сразу начинали раздуваться, когда она взглядывала на него. Он оправдывался тем, что ему надо заботиться о матери. Да, да, отвечала на это Лолла без особой тревоги. И что такое был для нее кузнец Тенгвальд?! Однако, когда немного спустя тот же самый Тенгвальд начал ходить с Ловисой Роландсен, а под конец и вовсе женился на ней, Лолла не удержалась от колких высказываний и насмешек: мол, они прямо созданы друг для друга, он не слишком будет ей докучать в постели, а ей не придется шить детские платья. Откуда, спрашивается, Лолле это знать?

Потом она снова была некоторое время почти помолвлена с фармацевтом, тем самым, который когда-то утверждал, будто Лолла перетренирована. Но на сей раз получилось так, что сама Лолла дала задний ход и не рискнула. Фармацевт заметно прихрамывал, а вдобавок слишком активно прикладывался к напиткам, выставленным в аптеке, и с ним просто нельзя было показаться на люди — он все время ее толкал, у самой же Лоллы никаких телесных изъянов не было.

И тут она с откровенным вызовом поступила в услужение к старому капитану Бродерсену на маяк.

Уж верно, она знала, зачем ей это понадобилось, но, когда Абель в своей моторке отвозил ее на маяк, она, прощаясь с родителями, не пролила ни слезинки. Я ведь не за тридевять земель уезжаю, всего только на маяк.

На маяке она вела себя достойно во всех отношениях, экономила каждый грош, чтобы тем верней подольститься к старику Бродерсену, а по отношению к Абелю была исполнена понимания и вообще держалась как мать. Просто на диво хорошо держалась. Ведь смешно же было подозревать, что она готова выйти за человека, который сорока годами ее старше. И разве ему не предстояло вскоре уйти на пенсию и, возможно, прожить остаток своих дней в маленькой избушке на берегу? Паренек Абель — он еще ребенок, этого она и в мыслях не держала и даже вроде остерегалась. Ясное дело, им доводилось разговаривать, обсуждать всякие повседневные дела и вопросы, но о большем он ее не просил, а она, может, больше и не позволила бы.

— Трудно приходится вам, морякам, — говорила она. — Все время кругом одни мужчины. Могу себе представить. Днем еще куда ни шло, но вот ночью…

— Да, — сказал Абель.

— Конечно, вы свое наверстаете, когда сойдете на сушу, но это ведь не выход.

— Да, — сказал Абель.

Лолла поднялась, поставила ногу на стул и начала подтягивать чулок. И уж так она к нему по-матерински относилась, что спокойно пренебрегала его пылкими взглядами. Потом она повторила тот же маневр вечером, при свете, и тогда Абель положил руку на ее бедро.

— Это что значит? — с улыбкой спросила она.

— Ничего.

А старик тем временем сидел в башне, и его вдруг одолела тревога. Куда это годится, чтоб он торчал у себя на верхотуре и показывал карточные фокусы для собственного развлечения, а молодежь тем временем Бог знает чем занималась внизу? Надо самому поглядеть.

— Нечего тебе с ним заигрывать, — сказал он.

— С кем с ним? С мальчиком, что ли? — спросила она.

— Да, нечего тебе с ним заигрывать. Пусть уезжает.

— По мне, хоть сейчас. Он, правда, обещал выучить меня водить моторку.

— Лолла, не пойми меня превратно, я тебе в дедушки гожусь, но только

с ним ты больше не заигрывай. Эти парни такие сумасброды…

Лолла улыбнулась:

— Ну, коли так, вы еще тоже в самой поре для заигрывания, как и заведено здесь, на маяке.

Он окинул ее взглядом с ног до головы: уж не потешается ли она над ним?

— Ни тебя, ни твоих родителей на свете не было, когда я уже был женатый человек, — сказал он покровительственным тоном.

— Даже представить себе трудно, — промолвила Лолла. — Но все равно я отлично помню, как вы возвращались домой на своем большом барке — как же его звали-то?..

— «Лина». Да, славная была посудина.

— Я стояла и глядела, как «Лина» входит в гавань, а потом на веслах шла к вам и поднималась на борт. Вы этого, пожалуй, и не помните.

— Ну, у меня там много перебывало народу. Но что-то я смутно припоминаю…

— Я тогда, конечно, была сопливая девчонка, а мне вы казались таким интересным мужчиной…

Черт подери!

— Хотите верьте, хотите нет, но мы, девчонки, рано начинаем разбираться в таких вещах.

— Вы только подумайте!

— Выходит, я некоторым образом ваша старая поклонница.

— Ха-ха-ха! — засмеялся старый шкипер, снисходя к неразумной молодости.

И впрямь через некоторое время после того, как Абель уехал и все снова пошло своим чередом, старый Бродерсен словно бы о чем-то призадумался. Хорошо иметь рядом молодую женщину, короче, он подровнял свою седую бороду и начесал на лысину седые прядки. Часто он зазывал Лоллу на башню, показывал ей там карточные фокусы, еще радовало его, что так мало уходит теперь кофе и масла. Старательная девушка, ничего не скажешь. Выучившись управляться с моторкой, Лолла нередко уходила в город, причем изводила уйму горючего, с другой стороны, и это было хорошо: она уходила на моторке и, когда он собирался днем вздремнуть, в доме стояла тишина. Как ни говори, очень удачно, что он заполучил ее к себе в домоправительницы.

Ну, ухаживания особого, конечно, не получилось. Бродерсен слишком одряхлел. Какое-то время он куражился, выпускал толстую цепочку поверх жилета и носил сапоги с лакированными отворотами, отчего больше походил на капитана, чем на смотрителя маяка, но надолго его не хватило, он и впрямь слишком одряхлел. Когда стаял снег и кусты на холме налились соком и весна проникла в души людей, со старым Бродерсеном все произошло как раз наоборот: он почувствовал себя еще более старым и высохшим, чем обычно. Верно, он перенес на ногах небольшой грипп, и отварную рыбу ему подавали теперь не так часто, как при Абеле, словом, все было далеко не так здорово, как раньше. Лолла тоже не слишком пеклась теперь о том, чтобы развлечь его и вернуть ему молодость, как делала это осенью. Она уже выслушала все его рассказы, переглядела все его фокусы — и хватит с нее. А уж горючего она изводила просто ужас сколько. Пришлось ей об этом сказать.

— Ты так часто ездишь в город, Лолла. Я не к тому, что ты запускаешь работу по дому, но керосина сколько уходит…

— Да, — согласилась Лолла. — А что мне прикажете делать? Сидеть на маяке со стариком и пальцем не шевельнуть?

Он не мог возмутиться и выгнать Лоллу. Пришлось глотать правду. Он снова попытался развлечь ее, ему от всей души этого хотелось.

— Пойдем в горницу, Лолла, здесь много диковинных вещиц из разных стран.

Он был трогательно смущен, когда начал показывать свои безделушки, объяснять, откуда их привез, когда это было и сколько они стоили. Это был по большей части никчемный хлам, собранный в первые матросские дни, — луки и стрелы, раковины, маленькая оловянная фигурка Будды, оклеенная ракушками шкатулка, большая картина, нарисованная в Неаполе, с изображением барка «Лина». Он преподнес ей шелковый платочек из Китая — красиво сложил его и, помешкав, протянул Лолле.