Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах
Шрифт:
Отчасти благодаря Кид Року кантри-музыка в те годы становилась более открытой, в том числе для хип-хопа – ведь и этот жанр к тому моменту накопил достаточно исторического веса, чтобы войти в американский культурный канон. В 2004 году дуэт Big & Rich выпустил хит “Save a Horse (Ride a Cowboy)”, вдохновленную хип-хопом песню для вечеринок, дурашливую и обаятельную, казавшуюся тогда очевидной однодневкой. Но перспектива соединения кантри и хип-хопа продолжала занимать самых разных артистов. У протеже Big & Rich, музыканта по прозвищу Ковбой Трой, вышел свой собственный кантри-хит, пусть и не слишком резонансный. Тим Макгро объединил усилия с хип-хоп-звездой Нелли, чтобы записать песню “Over and Over”, как раз имевшую довольно широкий резонанс – правда, не на кантри-радио: почти все кантри-радиостанции отказались ставить ее в эфир. Параллельно возникал целый поджанр кантри-рэпа, представителями которого в основном были белые рэперы в кантри-образе. Одним из них был Колт Форд, записавший композицию “Dirt Road Anthem”; в 2010 году кантри-певец Джейсон Олдин выпустил свою версию, в которой пел куплеты, но читал рэп в припевах. Этот вариант достиг вершины кантри-чарта, продемонстрировав, что у слушателей кантри-радиостанций больше не было аллергии на хип-хоп.
В чем сила формата
Самым
Со стороны Billboard имело бы смысл высказаться проще и точнее: “Old Town Road” не заслуживает попадания в кантри-чарт, потому что слушатели этой песни в массе своей – не поклонники кантри-музыки; такое объяснение выглядело бы куда менее спорным. В самом деле, песня редко транслировалась на кантри-радиостанциях. А алгоритмы стриминговых сервисов типа Spotify позволяли сделать вывод, что люди, слушавшие “Old Town Road”, помимо этого, слушали скорее поп-музыку и хип-хоп, чем кантри. Споры о том, как классифицировать песню, были эхом дискуссий о том, как технологии меняют наше потребление музыки. В 2019 году кантри-радио по-прежнему оставалось мощной силой, но все больше меломанов, особенно юных, пользовались стриминговыми сервисами, такими как Spotify или Apple Music, где они слушали свою любимую музыку или изучали кураторские плейлисты. В 2012 году Billboard модернизировал хит-парад “горячих кантри-песен”, включив в подсчеты данные о скачиваниях и онлайн-стримах, а также статистику всех радиостанций, а не только тех, которые принадлежали к миру кантри. Если программные директора кантри-радио любили ротировать песни так, чтобы они то попадали на верхние места в чарте, то теряли их, в стримингах одни и те же композиции порой фигурировали на вершине неделями или даже месяцами – и потому что их открывали для себя новые слушатели, и потому что поклонники оказывались не готовы быстро их забыть. Песня “Meant to Be”, созданная кантри-дуэтом Florida Georgia Line в соавторстве с поп-звездой Биби Рексой, попала на верхушку кантри-чарта в декабре 2017-го и оставалась там до ноября следующего года – впечатляющее достижение, одновременно показывающее уязвимость современного хит-парада: сегодня он уже не значит то же, что и раньше. Те, кто интересовался, что на самом деле звучит на кантри-радио, должен был вместо “горячей сотни” взглянуть на хит-парад “Кантри-ротации Billboard”, где “Meant to Be” занимала первую строчку на протяжении всего лишь одной апрельской недели. Взлет стриминговых сервисов ознаменовал вроде бы незаметную, но существенную перемену в том, как люди относятся к музыкальным жанрам. Старый, ориентировавшийся на радиопоказатели чарт свидетельствовал о том, какие песни были особенно популярны среди тех, кто слушал кантри-радио. Новый, ориентирующийся на стриминги чарт давал понять, какие кантри-песни популярны среди слушателей в целом – а значит, ответ на вопрос, что такое кантри, становился прерогативой составителей хит-парада, а не программных директоров радиостанций. В эпоху Spotify правило Барбары Мандрелл оказалось под угрозой – сегодня труднее понять, что любит кантри-аудитория, потому что труднее понять, кто в нее входит.
На фоне размывания границ кантри, возможно, некоторые начнут с большей симпатией относиться к бро-кантри, стилю, немало сделавшему для расширения звуковой палитры жанра. Многие его представители пользовались элементами хип-хопа для создания требуемой радостной, праздничной атмосферы, при этом не поступаясь кантри-идеалами. Одна из первых песен, которую характеризовали как “бро-кантри”, – “Boys ‘Round Here” Блейка Шелтона 2013 года; она стартовала с присяги на верность кантри:
Ну, ребята здесь не слушают The Beatles
Они ставят старика-Боцефуса на иглу вертушки
В хонки-тонке
И их каблуки стучат по полу
Всю ночь напролет
Звучит весьма традиционно? Да, но Шелтон не пел этот текст, а читал рэп, более-менее в такт хип-хоп-ритму; в припеве вступали электрогитары. Florida Georgia Line, компанейский бро-кантри-дуэт, вновь привел Нелли в кантри-формат в привязчивой песне “Cruise”, возглавившей чарт радиоротаций. А Сэм Хант, крепко сложенный мужчина, игравший квотербека на университетском уровне, выпустил в 2014 году свой дебютный альбом, полный отсылок к хип-хопу и R&B – особенно в слегка аритмичной, синкопированной вокальной подаче (на концертах Хант иногда включал в сет-лист отрывок “Marvin’s Room”, меланхоличного хип-хоп-хита Дрейка). Как-то раз я спросил у Джона Дики, представителя Cumulus Media, конгломерата кантри-радиостанций, об успехе Ханта – сразу пять песен с его альбома попали на первую или вторую строчку в радиочарте. Дики ответил, что Хант – пример того, как эволюционирует кантри-музыка: “Еще пять, шесть, семь лет назад песни, как у Ханта, казались бы довольно сомнительной бизнес-идеей, а сегодня он образец всего, в чем сила формата”. Вслед за артистом хит-парады наполнились кантри-исполнителями, пользовавшимися инструментами хип-хопа: электронными битами в сочетании с живыми ударными, автотюном, придававшим голосам несколько роботизированное звучание, уличным сленгом, скользкими, текучими вокальными мелодиями.
Новейшая версия кантри-музыки Нэшвилла по традиции раздражала многих слушателей и музыкантов. В 2017 году Стив Эрл, давно вошедший в образ кантри-диссидента, предположил, что современное кантри – это “хип-хоп для тех, кто побаивается черных”. Но кажется несправедливым полагать, что слушательский
Это странная и примечательная особенность кантри-музыки: по прошествии многих десятилетий, несмотря на всю свою эволюцию, она до сих пор функционирует как жанр, как сообщество со сложившимися вкусами и приоритетами – к добру ли, к худу ли. У кантри до сих пор есть и фанаты, считающие эту музыку своей, и критики, ломающие вокруг жанра копья, и радиостанции, которые на нем сфокусированы, и рекорд-лейблы, которые его продают. Никто доподлинно не знает правил, но все знают, что эти правила существуют – и, как и другие жанры, кантри во многом определяет себя от противного: через то, что он отвергает. Хулителей же у него еще больше, чем у других музыкальных жанров. Начиная с 1960-х годов это, возможно, самая презираемая форма американской музыки: над некоторыми артистами насмехаются за то, что они “слишком кантри”, а над другими – за то, что они “недостаточно кантри”. И тем не менее кантри удалось совершить два главных подвига, на которые способен музыкальный жанр: измениться и остаться собой.
4. Панк
Новообращенный
Любил ли я музыку? Конечно. Все любят музыку. Во втором или третьем классе я записывал песни с радио на кассеты. Несколько лет спустя я выучил несколько хип-хоп-кассет буквально наизусть. Еще несколько лет спустя я купил и изучил джентльменский набор сборников главных хитов The Beatles, Боба Марли и The Rolling Stones. Но по-настоящему одержим музыкой я стал после того, как на 14-летие мой лучший друг Мэтт подарил мне микстейп.
Мэтт наблюдал за моими музыкальными вкусами целый год и кое-что подметил. Мне нравился “Mother’s Milk”, альбом 1989 года группы Red Hot Chili Peppers, игравшей тогда веселый панк-рок и метившей в мейнстрим-звезды. Еще мне нравился альбом рэпера Айс-Ти – во вступлении к нему странный голос предупреждал, что в Америке скоро будет объявлено военное положение. Я не интересовался, откуда взят этот зловещий гнусавый спич, но Мэтт знал ответ: его вырезали из декламационного альбома Джелло Биафры, фронтмена язвительной левацкой панк-группы Dead Kennedys. Проанализировав эти данные, мой друг пришел к выводу, что моим музыкальным образованием занимается исключительно телеканал MTV и что пора бы мне получить кое-какие более эзотерические рекомендации. Поэтому он и записал мне микстейп с песнями, тщательно отобранными из его собственной часто пополняющейся коллекции панк-рока. Мэтт хотел обратить меня в эту веру, и у него получилось – не прошло и пары недель, как я стал живо интересоваться всем, что было связано с панк-роком, и перестал интересоваться всем, что не было с ним связано. Помню, как отложил в угол старую обувную коробку, полную кассет, и подумал: “Я никогда больше не буду слушать The Rolling Stones”.
Разумеется, на длинной дистанции я ошибался. Но на дистанции нескольких лет моего музыкального становления это было замечательно гордое и совершенно правдивое утверждение. Я стал панком, что бы это ни значило. Возможно, я до сих пор им остаюсь.
Непоследовательно и неизбывно
Когда-то давно слово “панк” употреблялось по отношению к человеку – причем, как правило, не вызывавшему доверия. Оно ассоциировалось с дерзостью и нравственным падением: панками называли непочтительных выскочек, мелких жуликов и прочих подозрительных личностей. В 1970-е слово “панк” стало означать сначала просто грязную, перепачканную разновидность рок-н-ролла, а потом и целое движение внутри жанра. “Панк-рок” – ярлык, быстро превратившийся в лозунг; музыканты и меломаны использовали его, напоминая миру мейнстрима, что они не намерены к нему принадлежать. Одна из групп, попавших в микстейп Мэтта, называлась The Sex Pistols: именно они в 1977 году популяризировали стандартный панк-шаблон в своем единственном полноценном альбоме “Never Mind the Bollocks: Here’s the Sex Pistols”. В США The Sex Pistols не добились успеха, но на родине, в Великобритании, они постоянно упоминались в газетных передовицах. В 1976-м они сходили на телевизионное ток-шоу, где ведущий, Билл Гранди, анонсировал их так: “Это панк-рокеры – именно так, по рассказам, называется новое модное поветрие”. Гранди всячески демонстрировал, что вид четырех участников группы, пришедших в эфир со своими панк-подружками и глупо ухмылявшихся перед камерами, не слишком его впечатляет: “Ой-ой-ой, я перепуган до смерти”, – саркастически бросил он, после чего попросил музыкантов “сказать что-нибудь возмутительное”. Гитарист Стив Джонс не замедлил откликнуться на этот призыв, назвав ведущего “грязным засранцем” и “гребаным мерзавцем”. Сегодня зрителей скорее смутила бы не обсценная лексика, а то, что у одной из спутниц музыкантов на руке была повязка со свастикой – в те годы вполне стандартный панк-аксессуар. Так или иначе, тот эфир подтвердил репутацию The Sex Pistols как абсолютных панков во всех смыслах этого слова – и старом, и новом (по-своему он сказался и на репутации Билла Гранди: сначала его на две недели отстранили от эфиров за “некачественную журналистику”, а затем и вся его карьера пошла на спад; Гранди умер от инфаркта в 1993 году, и газета The Guardian в некрологе подчеркнула, что ведущий был “замечательным собеседником в те моменты, когда его не застигала врасплох низкая резистентность к выпивке”). Когда моя мама заметила, что The Sex Pistols – одна из тех групп, от которых я внезапно стал тащиться, то смутно припомнила, что это именно те малоприятные молодые люди, которые навели шороха в 1970-е.