Крушение антенны
Шрифт:
– Ну, хорошо. Это человечество. А я?
– Что ты?
– Ведь, я до этого умру?
– Ну, что ж, что умрешь, зато своими усилиями поможешь человечеству, свой камешек положишь в общее здание.
– Нет, мне не это нужно... Мне нужно... практическое.
– Ну, уж не знаю, что тебе практическое. Иди-ка спать, давно звонок был.
– У-у, метель-то как завывает... Так и грохочет по крыше...
Распахнул дверку и откачнулся; отвык: в голову шибануло; потом - ничего, обрадовались, тем более, все уже пьяные, и не знал, сколько времени
– Сидит, опустив глаза; набелилась, нарумянилась. Чорт с тобой. Была паскуда - и осталась паскудой.
– Гам не мешал мыслям.
– Вас-силь Семенов, в память...
– Аль ощо по стакану?
– На-асть! На-асть! Помяни покойника.
– Грикуха, а Грикух! Расскажь про мерина-та...
– А бог - есть.
Взглянул - дьякон, Сергей Афанасьич; спорил с ним раньше о боге, теперь - надоело: бессмысленно: тратишь слова, а толку нет ни на грош.
– Ну, и что?
– Н...ничего. Й-есть бог и ба-ба-ба-бажественное йесть.
Глаза злые, пьяные. По кожаной куртчонке сразу и не поймешь: дьякон или не дьякон.
– Ну, и ступай к ляду.
– Н...нет, т-ты за это ответишь... за свои с-слова.
– За какие слова?
– А... что б-бога нет.
– Не лезь, дьякон, в рыло хрокну.
– Бро-осьте, ребята... гражданин Стремоухов... Ванькь, Иван Пятров! Это бородастый, соловый Малина Иваныч.
– Ва-анькь, а Ванькь, ты докажи, как в колоние... ребят голодом морите...
– И верно: чай, голодают, болезные?
– Хлеба-то, грит, по осьмушке в день?
– Водой больше поят.
– К-каниной.
– Па-шел Ленин с каниной, давай Миколку со свининой.
– Хррры...
Озлился, стукнул кулаком, задребезжали стаканы, вилки, тарелки.
– С ветру, сукины дети, с ветру, с ветру, с ветру!!! Натрепала баба подолом, а они - и-и уши развесили.
– А што, - скажешь, - убойное лопают?
– Б-бог йййесть.
– Ни черта не убойное, а... дают им жрать, вполне.
– Эт-то, гражданин Стремоухов, ты врррешь.
– Я - вру?
– Ты врррешь.
Захотелось развернуться и стукнуть... разик, да сдавил себя: не все ли равно: пил мало, не действовало; не до драки.
– Ну, и ступай к ляду.
– Ннннет... ты докажи... свои сла...сла...слава.
– А-аставь ты яво, Малин Иваныч, лучше ощо по стакану.
– Ощо-ощо. А он... должон доказать.
– Йййесть бог... и вся святая его.
– Эт-то верно, дьякан... Выпьем.
И не успели выпить, как затюкало, забоцало, забрякало в сенцах, распахнулась дверь, и в горницу полезло соломенное чучело с красным языком, белый лист с черными буквами колебался на чучельном животе:
–
Малина Иваныч вскочил:
– Безззотцовщина, сукины дети!!!
В ответ - гармошка, песня:
Святый божа, святый крепкай,
Поп в чужих карманах цепкай,
Тыгаль-тыгаль-тыгаля.
Да тыгаля-растыгаля.
Бабы визгнули разом, Настя, дрожащими руками за лампу - не опрокинули б - и во время - дьякон лез драться - задел скатерть - на пол полетели тарелки, студень, бутылки - -
Стремоухов продрался к выходу, кто-то орал: - лошадь-та, лошадь-та не угнали б, - выскочил в мороз, в колючие взвизги метели; схватили за шинель, за грудки:
– Стой... хто... свойскай?
– Да пусти к ляду... ну вас всех.
– А, да ето никак Стремоухав?
– радостно, удивленно.
– Ну да, я. Пусти пройти. Чего беснуетесь?
– А поп - сволачь, контра... Иди, самогон есть! Рррробя, Стремоухову самогону!
– Да ну вас и с самогоном-то, пусти пройти.
– Рробя, гражданину... товарищу Стремоухову пройтить. Пропускайтя-ааа...
Свернул за плетень, метель ударила в глаза - слепая, бессмысленная, тупая, морозная, злая, как деревня; схватила шинель, стала драть с тела, - врысссь!
– Этак и к утру не дойдешь!
Повернулся, вдохнул ледяную воду ветра, и вдруг - из метели на него:
– Ваань.
Вгляделся - знакомое беленое лицо с приплюснутым носом: словно часть белесого метельного савана.
– Ваань! Ивааан Петрович, да кады ты воротисьси-ты? Ды болюшка ты моя! Да што ж ты меня терзаешь-ты!..
– Отлипни ты от меня, ради дьявола. Ведь, сказано тебе...
– Ды Ваань... Ды... неш я... какая...
Обозлился, где-то в груди стародавнее заходило, больно толкаясь в стенки, но сдержался:
– Баба - баба и есть. С вами свяжись... Не нужно мне... семьи... Понимаеш, што ль...
– Ды Ваничкяаааа... Ды неш я не понимаааю... Ды вернись ты ко мне хучь теперь, голубонь-каааай...
– Уйди... стерва...
Схватил за плечи, повернул, наподдал кулаком в шею; баба плюхнулась в снег, завыла. Быстро пошел прочь, с ветром донеслось:
– Связалси с какой-никакой сууу-кай... Ды неш я не знааааю...
Крепко захотелось вернуться и взбутетенить, вздуть, измордовать до кровей, до мозгов, до полусмерти; остановился; кулак заходил вдоль бедра, как у кошки хвост. Нет; - фуу!
– нельзя. Культура.
Быстро пошел, наперекор метели. Не заметил, как дошел до перелеска, прижался лбом к ледяному стволу березы.
– Думал так, а вышло не так. Думал вон как, а вышло вон как. Вот-те и переговорил о земле. И все так будет. Все так будет. Хорошо, что пил мало. Деревня. Вот те и деревня.
Спохватился:
– Да ты что, раньше не знал, што ль, ду-рак? Сразу не переделаешь. Ку-да там! Агния... тоже еще... на кой чорт связался. Вот-те и не признал семью. От одной бабы к другой... Как кот... или любитель кипящих самоваров... Тьфу, пакость! Шаах-маты...