Крушение империи
Шрифт:
Нашли приправленные к печати две полосы газетки, очевидно вчера только составленные. Как всегда в этом листке, газета «Киевская мысль» именовалась «Киевская мыква», как всегда, в разрубе и в поражениях русских армий повинны были «жиды-лапсердачники», и, как всегда, верноподданные черносотенцы с Сенного рынка и Бессарабки призывались к учинению резни революционеров и «жидомасонов».
Все это было не новостью, все это было очень скучно, и Федя пожалел, что приходится тратить время на такое никудышное
Все, что можно было выяснить, — было выяснено. Зеленоглазый с флюсом Иванов оказался метранпажем типографии, членом «Союза русского народа» и, конечно же, должен был служить в киевской охранке. Утром его надо будет препроводить в Общественный комитет, пусть там разберутся. А покуда его объявили арестованным и у дверей его комнаты поставили часовым медика Лурса.
Ночь не предвещала ничего исключительного и важного, бездействие облегчило победу усталости, — и Федя прикорнул в конторской комнате на столе.
Был четвертый час ночи, когда он проснулся от неожиданной встряски:
— Калмыков, Калмыков, вставайте… Ну, вставайте же? я вам говорю! Это я, Лурс.
Федя вскочил. В темноте он с трудом различал лицо товарища.
— В чем дело, Лурс?
— По черному ходу стучат!
— Стучат?.. Где наши?
— Надо будить. Я к вам прибежал…
— Будите!
— А дверь будем открывать?
— Конечно! Только не производите шума!
— Где тут выключатель? Ух, черт!..
— Не надо, Лурс, окно конторы во двор…
— Ну, так что?
— Прошу меня слушаться! — зашипел на него Федя. — Будите… и ступайте немедленно на свой пост!..
— Какой командир нашелся… видали? — буркнул одобрительно студент и, спотыкаясь в темноте, побрел будить товарищей.
Все вместе пробрались в кухню, прислушались. Стук в дверь настойчиво повторился.
— Открывать? — шепотом советовались студенты.
— Позовите хозяина! — распоряжался Федя.
Привели метранпажа; он был в пальто, шапке, сапогах.
— Спросите, кто. Потом откройте.
Федя положил ему руку на плечо и вместе с ним вышел в сени.
— Кто тут? — чересчур громко, как показалось Феде, спросил метранпаж.
— Не достучаться к тебе, Петр Лукич, — ответил шепелявый голос. — Скорей! Это я…
Метранпаж сбросил дверной крюк, распахнул дверь:
— У нас тут собачьи…
Он не досказал, — и Федя вдруг ощутил крепкий удар кулаком в грудь. Он покачнулся.
Прежде чем успел крикнуть о помощи, метранпаж очутился во дворе, захлопнув за собой дверь. Слышен был топот убегающих людей.
— Держите, товарищи! — заорал Федя. — Стреляйте в подлеца!
Выскочили во двор, потом на улицу. По снежной, мертво
— Стой! Стой!.. — кричали они.
— Вот это дело… настоящее революционное дело! — на бегу кричал восторженно, но тяжело дышал маленький Луре, держа наперевес непосильную для него винтовку.
«Черт! Ведь никто стрелять, наверно, не умеет?.. — глядя на него, подумал Федя. — И я никогда в жизни не стрелял…»
Он остановился на секунду и вынул из кармана горностаевский браунинг. Замшевый чехол отбросил в сторону и снова побежал вперед. Он обогнал своих товарищей.
— Стой! Ни с места, стрелять буду! — кричал он убегавшим, сам не веря в свои слова. — Именем революции…
Где-то, в другом конце площади, раздались тревожные свистки. «Наши стоят, молодцы!» — обрадовался Федя.
Он был уже совсем близко от убегавших, когда один из них, отъединившись от своего спутника, обернулся, задержался на несколько мгновений на месте… и площадь огласил первый выстрел. Федя даже не сообразил сразу, что это стреляли в него.
— Ай, в ногу! — услышал он позади себя.
Обернулся: Лурс, отшвырнув винтовку, опустился на снег. Двое товарищей задержались подле него.
— Лурсик… Лурсик… ничего, дорогой.
— Стой, сволочи! — забыв уже в тот момент обо всем на свете, усилил погоню Федя.
Впереди него, близко-близко, — спина спешившего за угол врага.
— Остановись, или я…
Федя остановился, вытянул руку с наставленным браунингом и, не чувствуя уже, что именно делает, выстрелил несколько раз подряд.
Ему показалось, что враг успел все-таки скрыться за угол и лто взамен него он смутно видит впереди себя едва перебирающую ногами черную собаку. Но это, как понял спустя минуту, была не собака, а пытавшийся ползти на четвереньках и свалившийся набок человек. Он стонал и всхлипывал.
Федя отшатнулся.
Двое остались с Лурсом, двое других очутились на месте происшествия.
— Что случилось? Кто стрелял? Тебя ранили, Калмыков?
— Нет, я стрелял… и попал вот! Не думал… а попал.
— Фу, слава богу!
— Я не думал, не хотел…
— Заплачь еще… какие сентименты!
Они наклонились над свалившимся, стонущим человеком и тотчас же узнали в нем своего недавнего пленника из типографии.
— Умираю, братцы… Ой, помираю, православные! — корчился тот от боли.
— А кто Лурса ранил, — ты? Охранник проклятый, так тебе и надо!
— Птицын, голубчик, давайте перенесем его в больницу… Ну, давайте же, Птицын! Женя Касаткин, помоги нам! Разве я хотел убивать? — сокрушался Федя, наклонившись над метранпажем. — Здесь близко, на Львовской, есть больница; мы сейчас вас туда доставим.