Крушение империи

Родзянко Михаил Владимирович

Между тем в. к. Сергей Михайлович распорядился прекратить выделку этих орудий. Об этом мне сообщил французский военный агент маркиз Лягиш [178] . Начальник артиллерийского управления генерал Маниковский подтвердил слова Лягиша. Снова пришлось говорить об этом в Особом Совещании, снова объяснять то, что, казалось бы, должно было быть для всех очевидным, и снова вступать в борьбу с безответственными влияниями.

В газетах появилась короткая заметка о том, что какой-то чиновник назначается делопроизводителем при особом совещании пяти министров под председательством Трепова. Об этом совещании никто не имел представления. Какие пять министров и о чем они совещаются, и какое это учреждение, созданное помимо Думы? Я запросил Штюрмера, что представляет из себя это совещание и на основании какого закона оно действует. Ответа не последовало. Только через несколько дней на банкете в честь французских министров Штюрмер отвел меня в сторону и сказал, что он не мог ответить на письмо, так как это совещание было учреждено секретно по желанию государя.

178

Лягиш, маркиз, — французский военный атташе в России; во время войны состоял при Ставке верховного главнокомандующего.

Подробности этого дела следующие. При создании Особого совещания из общественных деятелей

власть военного министра, как председателя Совещания, простиралась до известной степени на все ведомства в тех случаях, когда вопрос касался военной необходимости. Совещание решало, военный министр утверждал и ведомства должны были исполнять. Совет министров оставался в стороне. Такой порядок, несмотря на блестящие результаты, не мог нравиться чиновникам и некоторым министрам, и они убедили государя создать какой-то комитет из пяти министров. Пока был Поливанов, на это не решались, потому что он стоял на почве закона и пользы дела: поэтому-то его и уволили.

Создание министерского совещания, недоверие и негласный контроль над Совещанием общественных деятелей глубоко оскорбили и возмутили его участников. Они поручили мне передать Штюрмеру, что если совещание пяти не будет упразднено, то все члены Особого совещания по обороне подадут мотивированную отставку, а это будет чревато последствиями. Штюрмер поспешил заявить, что он тоже находит существование совещания пяти незаконным и доложит об этом государю.

В первых числах мая приехали представители французского правительства: Вивиани и Тома [179] . Дума устроила им торжественный банкет. Говорились речи о взаимной братской дружбе и Совместной борьбе до конца.

179

Вивиани и Тома, — В начале 1916 г., в связи с возобновившимися операциями германцев в районе Вердена, французское военное командование стало настойчивее требовать от русского правительства присылки войск, хлеба и пр. Французское правительство решило путем личного воздействия на царя и нач. штаба армии добиться выполнения необходимых Франции мероприятий. С этой целью и были командированы в Россию Тома и Вивиани.

Вивиани, Рене Рафаэль (род. в 1863 г.) — в 1893 г. избран в палату депутатов и вступил в соц. партию. Сторонник Мильерана, отстаивавшего право вхождения соц. в буржуазное правительство. В 1906 г. В. стал м-ром труда, выбыл из соц. партии и вошел в организацию независимых социалистов. В 1909–1911 гг. м-р юстиции. Во время войны снова был м-ром юстиции и зам. председателя Совета Министров.

Тома, Альбер (р. в 1878 г.) — историк, социалист-реформист, б. ученик вождя французской соц. партии Ж. Геда. В 1910 г. избран в палату депутатов, а во время войны был м-ром вооружений. Один из видных руководителей социал-предательского II Интернационала. С 1920 г. является директором Международного Бюро труда при Лиге наций. Написал ряд книг по истории профдвижения.

На другой день Тома пожелал иметь продолжительный разговор о снабжении армии, провел у меня целый вечер и поразил присутствовавшего при разговоре члена Особого совещания С. И. Тимашева [180] своей осведомленностью о положении наших дел. Говоря о недостатках снабжения, он перечислил все наши больные стороны и закончил остроумной, многозначительной фразой:

— La Russie doit ^etre bien riche et s^ure de ses forces pour se permettre le luxe d’un gouvernement comme le votre, car le premier ministre — c’est un dCsastre et le ministre de la guerre — une catastrophe. [181]

180

Тимашев, С. И. (1858–1920) — служил в мин. финансов (1884–86 гг.); нач. отд. департамента торговли и мануфактур (1886–1892 гг.); при мин. фин. Вышнеградским — директор особен, канц. кредита, части (1892–1893 гг.). При Витте — тов. упр. Гос. банком (1893–1903 гг.); упр. Гос. банком (1903–1909 гг.). С 1909 по 1915 г. министр торг. и промышл. С 1911 г. — член Гос. Совета.

181

Россия должна быть очень богатой и уверенной в своих силах, чтобы позволить себе роскошь иметь такое правительство, как ваше, в котором премьер-министр — бедствие, а военный министр — катастрофа.

Когда через день французы уезжали и я их провожал, я спросил одного из них:

— Dites moi, monsieur, sinc`erement votre opinion qu’est ce que vous manque en Russie [182] .

Француз ответил:

— Ce qui nous manque? C’est l’autocratie de votre gouvernement car si j’ose vous dire encore, M. le president, la Russie doit ^etre bien forte. Moralement pour supporter pendant le temps serieux que nous passons, cet 'etat de douce anarchie, qui r`egne dans votre pays et jette aux yeux. [183]

182

Скажите мне откровенно ваше мнение, чего недостает России.

183

Чего недостает?.. Это твердой власти в правительстве я позволю себе снова повторить вам, г. председатель, что Россия должна быть морально очень крепка, чтобы переносить в такое тяжелое время, как мы переживаем, состояние тихой анархии, которая царит в пашей стране и бросается в глаза.

12 мая Штюрмер давал обед, на который были приглашены все министры, несколько членов Г. Совета, кое-кто из правых Думы. Я принял приглашение и пошел, чтобы в интимной обстановке высказать все, что наболело и волновало. После обеда, когда подали кофе и перешли в гостиную, я сказал собравшимся приблизительно следующее:

«Подумайте, что происходит… В великую годину, когда проявляется во всей красоте народный подъем, доблесть армии, когда льются реки крови, — правительство не сумело стать во главе движения, не сумело уловить настроение и, мелко плавая, не шло дальше надзора над общественными организациями. Вы, представители правительства, ничего не поняли, ничего не учли и, цепляясь за свою власть и преимущества, оставались безучастными зрителями, когда перед вами церемониальным маршем демонстрировали патриотический подъем всей страны, без различия партий, положения и национальностей. Вы оказались в обозе второго разряда, и когда все жаждали работы для победы, просили разумной твердой власти, правительство занялось поисками несуществующей революции. Вы устраивали монархические съезды, травили общественные организации, вы создавали те бесконечные междуведомственные трения и интриги, от которых парализовались дела управления и государство попало в руки мародеров тыла. Лихоимство, взятки, грабежи растут изо дня в день, и с этим не борются. Лица, заслуживающие виселицы, продолжают играть роль, и всем двигает не патриотизм, а протекция и личная выгода»…

Я им напомнил Маклакова с историей поставки сапог на армию и Горемыкина, который во время отступления пятнадцатого года повторял, что война его не касается.

«Вся страна слилась в одном лозунге:

«все для войны», а правительство жило и продолжает жить своей чиновничьей жизнью вне великих событий. Теперь приближается ликвидация войны и после колоссальной перестройки всего здания государства — готовится ли правительство к разрешению тех колоссальных вопросов, которые будут за войной? Понимает ли оно международные, торговые, экономические и другие перспективы и озабочено ли оно поднятием сельского хозяйства? Решительно нет. На мое предложение созывать периодически смешанные совещания министров, промышленников и сведущих людей по разным отраслям, членов палат, профессоров, словом, делать то, что давно делается нашими союзниками, — мне отвечают все по очереди отказом, а Сазонов и Шаховской заявляют, что экономические вопросы их не интересуют и они в них не осведомлены. Дальше этого итти нельзя. И немудрено, что, когда в первый период войны правительство действовало без вмешательства общества, враг завладел двадцатью губерниями, а наши доблестные войска отступали без снарядов и ружей. Резкая перемена произошла с тех пор, как вмешались члены Думы, но правительство сразу начало им во всем мешать и создавало свои конспиративные совещания…, Вы должны понять, что страна вас не любит, не верит вам; вы доказали, что у вас нет ни системы, ни знания, ни организации. Все заменяется полицейскими мерами преследования. В бесплодных поисках мнимой революции вы уничтожаете живую душу народа и создаете глухое брожение и недовольство, которые могут, в конце концов, вылиться в действительную революцию. Не понимая величия минуты, вы роняете власть и развращаете народ тем, что не внушаете ему уважения к власти. Но придет время, и он потребует возмездия за все ваши ошибки».

Князь В. М. Волконский говорил мне потом, что мои слова обрушились на министров, как гром, которого они не ожидали.

Штюрмер после этого обеда ездил в Ставку, и совещание пяти министров было отменено (через несколько месяцев было, однако, вновь образовано подобное совещание, на этот раз из шести министров).

16 мая был опубликован указ о возобновлении занятий Думы. Так как 27 апреля было десятилетие со дня созыва первой Думы [184] , то мне пришлось отметить это событие во вступительной речи. Я упомянул, что, несмотря на ошибки первых двух Дум [185] , идея народного представительства укрепилась в сознании народа, как фактора, необходимого в государственном строе, и отметил заслугу императора Николая II, даровавшего России народное представительство. Правительство в полном составе отсутствовало: говорили, что оно ожидало каких-то резких выступлений.

184

Первая Гос. Дума (27/IV — 9/VI 1906 г.) была созвана на основе избирательного закона 11 декабря 1905 г., расширившего круг избирателей по сравнению с законом 6/VIII того же года о выборах в «Булыгинскую» думу, сорванного всеобщей октябрьской забастовкой. В 1 Думе были представлены помещики, буржуазия, крестьяне и рабочие. В то время как по землевладельческой курии один выборщик приходился на 2000 душ (приблиз.) населения, по городской уже на 7000, по крестьянской — на 30 000, а по рабочей — только на 90 000. Отсюда понятно, почему депутатов, принадлежавших к партии к.-д. и сочувствовавших ей, оказалось 259 человек (57,7%). К трудовикам принадлежало 116 деп. (25,9%), к октябристам 28 (6,4%), к с.-д. 10 (2,2%), беспарт. было 45 (10 %). Классовый состав I Думы характеризуется тем, что кадеты были представителями крупной и средней буржуазии и буржуазной интеллигенции, трудовики — крестьянства и мелкой городской буржуазии, октябристы — крупного и среднего помещичьего землевладения и крупной буржуазии, с.-д. — представляли рабочих, которые шли за меньшевиками. Партия большевиков бойкотировала I Думу и призывала рабочий класс к усилению революционного напора на царское самодержавие. Буржуазная по своему составу Дума стремилась договориться с правительством о совместной работе, с этой целью и ответ на тронную речь и другие постановления Думы были составлены в очень осторожных выражениях. Но по основному — аграрному вопросу, обсуждавшемуся в Думе, буржуазное большинство разошлось с правительством, несмотря на все старания сглаживать острые углы, и за это было разогнано. Боясь революционного пролетариата и крестьянства больше всего, к.-д. Дума стремилась итти на соглашение с правительством, которое, не видя за к.-д. никакой реальной силы, распустило Думу.

185

Вторая Гос. Дума (20 февраля — 3 июня 1907 г.) — заседала в период спада революционной волны, в условиях свирепой расправы царского правительства с пролетариатом и крестьянством. Однако, во II Думе были представлены все классы общества, в отличие от I Думы, где представлены были не все социальные слои. Партийный состав II Думы был следующий: к.-д. и примыкающих к ним — 98, трудовиков —116, с.-д. — 65, с.-р. — 37, октябристов и примыкающих к ним — 44, монархистов — 10, беспартийных — 50, националов: польское коло — 46, мусульмане — 30; казачья группа — 17. Во II Думе почти в три раза уменьшилось число депутатов, состоявших на государственной службе, на 1/3 уменьшилось — служивших по выборам и на 1/6 — число помещиков по сравнению с I Думой. (См. прим. 169.) Как и в I Думе, кадеты добивались совместной работы с правительством, но с еще большей энергией, так как поражение революции было явное. Трудовики по-прежнему колебались между политикой поддержки буржуазии и политикой союза с революционным пролетариатом. Рабочий класс хоть и был представлен в большинстве меньшевиками, однако общее число с.-д. фракции было довольно внушительным. Вообще состав II Думы характеризовался усилением крайних флангов; помещиков, с одной стороны, рабочих и крестьян — с другой. За 103 дня, которые просуществовала Дума, она в лице своего реакционного большинства по всем вопросам становилась на сторону правительства против требований соц. — демократов и трудовиков. Когда же по аграрному, крестьянскому, вопросу были произнесены решительные слова рабочими и крестьянскими депутатами, и правительство убедилось в том, что крестьяне не являются опорой трона, то Столыпин стал искать повода для разгона Думы. При помощи провокации правительство обвинило с.-д. фракцию в военном заговоре и под этим предлогом разогнало Думу, изменив одновременно избирательный закон.

В этой сессии занятия шли вяло, депутаты неисправно посещали заседания, часто не было кворума.

Правые делали резкие выходки, желая сорвать Думу, а в общем атмосфера была настолько неопределенной, что трудно было что-нибудь сделать. Постоянная борьба казалась бесплодной, правительство ничего не хотело слушать, неурядица росла, и страна шла к гибели. На Думу возлагали надежды, но она, к сожалению, была бессильна. Мы мучительно переживали это общее состояние упадка духа и энергии.

На кавказском фронте был новый успех, но и в то же время с кавказского фронта приходили известия, что войска терпят большие лишения, что, вообще, сил там мало и на просьбы прислать подкрепление в Ставке не обращали внимания.

По мнению генерала Поливанова следовало обратить главное внимание на кавказский фронт, продвигаться к Константинополю и взять его с помощью союзников, находившихся в Салониках. Об этом писали и французские газеты. В Ставке, однако, смотрели иначе, руководствуясь, главным образом, ревностью к в. к. Николаю Николаевичу. Стоило ему что-нибудь заявить, чтобы делали наоборот, и просьбы его вообще не исполнялись. Впрочем, недоброжелательство было обоюдное: когда в Ставке отстраняли кого-нибудь от должности, его брали на Кавказ.