Крушение империи
Шрифт:
Командующий восьмой армией Каледин [202] , у которого я был в Луцке, лишь недоумевал, почему Безобразов [203] действует совершенно самостоятельно, не согласуя свои действия с соседями. Совершенно отрицательно он относился к назначению в. к. Павла Александровича командующим одним из корпусов. Великий князь не исполнял приказаний даже своего прямого начальства и вносил еще большую путаницу.
Говоря о Ковеле, Каледин заметил: «Дали бы мне гвардию, я бы взял Ковель: он раньше не был так сильно укреплен, и австрийцы не располагали в этом пункте достаточными силами. Ставка не выполнила своего первоначального плана».
202
Каледин, А. М. (1861 1918) — генерал. Окончил ак. ген. штаба в 1889 г., служил на разных штабных должностях. В империалистической войне командовал VIII армией. После Февральской революции в августе 1917 г. избран был казачьим войсковым кругом наказным атаманом Войска Донского. После Октябрьской революции вел борьбу с Советской властью, но, будучи разбит партизанскими отрядами красногвардейцев, застрелился 28 января 1918 г.
203
Безобразов, В. М. — ген.-адъютант, командир гвардейского корпуса. Во время империалистической войны участвовал в операциях гвардии в Восточной Пруссии.
Каледин очень хвалил пополнения молодых солдат, хорошо обученных, подобранных молодец к молодцу.
Из Луцка поехали в Торчин, где находился санитарный отряд земского союза, обслуживавший железную дивизию. По дороге постоянно встречали крытые повозки с ранеными, и повсюду были видны следы недавнего пребывания австрийцев. В Торчине увидели огромное количество трофеев: груды ручных гранат и снарядов и ряды орудий разных калибров. Тяжелые орудия были взяты целым парком, и их тотчас же повернули и обстреляли бежавшего неприятеля. Из земского отряда была выделена летучка, которая работала в полутора верстах от боя. Раненых было много, и все лазареты были переполнены; сестры и доктора работали без передышки вторые сутки. Генерал Кашталинский, командир корпуса, говорил, что ожидаются новые атаки и что австрийцы ведут артиллерийскую подготовку. Действительно, к вечеру начался гул, напоминавший беспрерывные раскаты грома с тяжелыми ударами.
По дороге из Рожища тянулась бесконечная вереница раненых в простых телегах. Многие с тяжелыми ранениями лежали даже без соломы и громко стонали. Уполномоченный Красного Креста при восьмой армии Г. Г. Лерхе [204] говорил еще в Луцке: «Обратите внимание на эвакуацию раненых из гвардии, — там бог знает что творится».
В Рожище бросалось в глаза множество раненых, лежавших где попало: в домах, в садах, на земле и в сараях; многие пострадали тут же в самом местечке при налетах аэропланов и от разрыва пироксилиновых шашек, сложенных под открытым небом рядом с лазаретом. Здесь погиб уполномоченный Красного Креста Г. М. Хитрово, который бросился выносить раненых из загоревшегося от взрыва шашек барака. У заведующего санитарной частью армии профессора Вельяминова [205] не хватало самых необходимых медикаментов и перевязочных средств. В штабе Безобразова поражало большое количество штабных офицеров. Из рассказов самого Безобразова о положении на фронте можно было вынести впечатление, что у него полная неурядица.
204
Лерхе, Г. Г. (р. в 1869 г.) — дворянин, камергер двора; член III Гос. Думы, октябрист; уполн. Крас. Креста во время войны.
205
Вельяминов. Н. А. — проф., с 1915 г. был лейб-хирургом, академик, сверхшт. врач царской главной квартиры.
На обратном пути я снова виделся в Луцке с генералом Калединым, и он не скрывал своего негодования но поводу тех огромных потерь, которые понесла гвардия, достигшая ничтожных результатов: «Нельзя так безумно жертвовать людьми, и какими людьми».
В Рожище мы приехали в надежде свидеться с сыном, полк которого участвовал во всех боях гвардии, потерявшей тогда убитыми и ранеными до тридцати трех тысяч. Безобразов разрешил вызвать сына по телефону, так как полк его отошел на вторую линию. Ждать пришлось до рассвета следующего дня. Мы сидели до поздней ночи на скамейке на шоссе и после всех тяжелых впечатлений дня ожидали с тревогой, с жутким чувством прислушиваясь к доносившемуся реву боя. Ночь была темная, и жена пошла отдохнуть в халупу В. В. Мещериновой, которая, верная себе, не отставала от Преображенского полка, где у нее из трех сыновей один уже погиб. Спать не хотелось; вернулась и жена, и мы обошли три лазарета: один из них имени Родзянко, где отлично работала жена племянника — англичанка, второй — английский с лэди Пэджет [206] во главе и третий Кауфмановской общины. Везде работали самоотверженно, но принимать всех не успевали — не хватало мест. Привозили исключительно из гвардейских частей: чудный молодой, рослый народ из последних пополнений — «поливановские». Они бодро и весело отвечали нам, а «старики» жаловались, что часто даром губят народ, заставляют брать проволочные заграждения без артиллерийской подготовки. Они отнеслись ко мне с большим доверием и тихо с грустью рассказывали про плохое начальство.
206
Лэди Пэджет — жена Артура Пэджет, генерал-адъютанта английского короля.
Вместе с Мещериновой мы похоронили Хитрово во временной могиле и после окончания церемонии остались на похоронах солдат, умерших в лазаретах. Их привезли без гробов, голых, и клали в общую могилу рядами. Тяжело было смотреть на эту безобразную картину. Священник скороговоркой, небрежно читал молитвы, а когда мы просили его не спешить и стали сами петь панихиду, он с удивлением посмотрел на нас и стал служить как следует. Уходя, священник поблагодарил и, вздыхая, сказал: «Мы то и дело хороним, жаль смотреть», — и махнул рукой.
Сын приехал прямо в Луцк и после часового отдыха начал рассказывать все пережитое.
Преступная неурядица, несогласованность командного состава, путаница в распоряжениях погубили лучшие войска без всякой пользы. Не только офицерам, но и солдатам было очевидно, что при таких условиях победа немыслима, несмотря на геройство гвардейских частей. В. к. Павел Александрович, командовавший корпусом, не послушался приказания обойти намеченный пункт с флангов и приказал преображенцам и императорским стрелкам двинуться прямо на высоты Ран-Место. Полки попали в трясину, где многие погибли: пока они вязли, с трудом передвигать по болоту, над их головами носились немецкие аэропланы и расстреливали в упор. Сын провалился по плечи, и его с трудом вытащили солдаты. Раненых нельзя было выносить из болота, и они все погибли. Трясина тянулась вплоть до высоты, которая вся была опутана колючей проволокой. Наша артиллерия действовала слабо, проволочные заграждения не разрушала, снаряды ее не долетали или попадали в своих. Командовавший кавалерийской дивизией генерал Раух [207] не выполнил распоряжения штаба и вместо того, чтобы зайти неприятелю в тыл, отвел свои полки. Вообще, каждый командующий действовал по своему усмотрению, и люди гибли напрасно. Несмотря на все это, геройские полки гвардии выполнили возложенную на них задачу и, истекая кровью, заняли высоты, после чего им велели отступать…
207
Раух, Г. О. (р. в 1860 г.) — генерал, с 1889 г. служил в ген. штабе. Во время войны 1914–1917 гг. командовал 1 и 2 гвард. корпусами. В 1917 г. отчислен в резерв чинов Киевского военного округа.
Сын, всегда спокойный и уравновешенный, сильно волновался и говорил мне: «Ты должен довести до сведения государя, что преступно так зря убивать народ… Командный состав никуда не годится… Все чувствуют в армии, что без всяких причин дела пошли хуже: народ великолепный, снарядовой орудий в избытке, но не хватает
Под впечатлением всего виденного и слышанного я отправил подробное письмо Брусилову, а Брусилов, прибавив к моему письму свой собственный доклад, переслал и то, и другое в Ставку. В результате генерал Безобразов, его начальник граф Игнатьев, в. к. Павел Александрович и профессор Вельяминов были смещены.
На первом же заседании Особого Совещания я поднял вопрос об авиации. Шуваев противился обсуждению вопроса, боясь, что будут критиковать деятельность в. к. Александра Михайловича, а когда члены Совещания тем не менее решили заняться этим вопросом, Шуваев без объяснений закрыл заседание. Между тем с именем великого князя связывались многие злоупотребления: покупались бракованные аэропланы, причем приемная комиссия не раскрывала даже ящиков, и на фронт посылали аэропланы, на которых или вовсе нельзя было летать, или с большим риском. Ближайший помощник великого князя полковник Фогель пользовался плохой репутацией, через его руки проходили все заказы, и фактически он распоряжался всей военной авиацией. Когда этот вопрос обсуждался в июне в Особом Совещании, были затребованы сведения, сколько аэропланов находится в армии и сколько по подсчету их должно быть. Авиационный отдел очень долго не давал ответа, а когда, наконец, доставил его, то оказалось, что большинство аэропланов у нас учебные и находятся при авиационных школах. Тогда Особое Совещание предложило авиационному отделу выписать из-за границы недостающие аэропланы. Прошло много времени, с фронта умоляли о присылке аэропланов, а о заказе не было ни слуха ни духа. На повторный запрос Особого Совещания авиационный отдел ответил сперва, что заказы сделаны во Франции и скоро аппараты прибудут. А затем сообщил, что Франция отказалась выполнить заказ. Между тем до моего сведения дошло, что никакого заказа, вообще, дано не было и что в. к. Александр Михайлович приказал все переговоры приостановить. Я решил собрать все необходимые сведения о постановке у нас авиационного дела. В этой работе мне много помогли два наших выдающихся военных авиатора, один из которых был начальником авиационной школы и получил за разведки и бои три Георгия. Кроме того, я получал много писем от других авиаторов фронта. Доклад получился очень подробный с точными цифрами заказов, с указанием сроков, в которые они были выполнены, и с перечислением всех фактов по недобросовестной приемке, гибели летчиков и прочее. Вскрылась вся система управления авиацией и ужасающая картина ее положения. Записку эту я отправил государю, в. к. Александру Михайловичу и всем членам Особого Совещания.
На следующем заседании, когда Шуваев отсутствовал, вопрос был снова поднят; я сообщил все данные моего доклада, рассказал, что видел на фронте, и передал, что такие авторитеты, как Брусилов, Каледин и Сахаров [208] , просили обратить самое серьезное внимание на авиацию. В то время как немцы летают над нами, как птицы, и забрасывают нас бомбами, мы бессильны с ними бороться; неприятель знает наше расположение, как свои пять пальцев, а у нас воздушная разведка почти совершенно отсутствует. Я убеждал Совещание, что если по-прежнему полагаться на авиационный отдел и великого князя, то дело с места не сдвинется, и предлагал взять инициативу заказа аэропланов за границей. Совещание согласилось с этим, и, в виду нежелания Шуваева вести переписку по этому поводу с союзниками, мне поручено было взять эту миссию на себя. Шуваев предоставил мне военный шифр, и я послал телеграмму генералу Жоффру через нашего военного агента в Париже, графа Игнатьева. Ответа долго не получалось, и французский военный агент маркиз Лягиш сообщил мне, что по их агентурным сведениям граф Игнатьев задержал телеграмму и не передал ее Жоффру. Я просил Лягиша послать телеграмму французским шифром непосредственно Жоффру и министру снабжения Тома, а сам обратился к Шуваеву с просьбой разъяснить, на каком основании поенный агент позволил себе цензуровать и задерживать телеграмму председателя Думы, посланную с ведома военного министра военным шифром. Игнатьев дал весьма странный ответ: он не хотел телеграммой председателя Думы волновать главнокомандующего. Между тем на телеграмму Лягиша пришел очень скоро ответ, в котором Жоффр извещал, что заказ сделан и аэропланы высылаются в ближайшее время. В Особом Совещании ответ Жоффра произвел прекрасное впечатление.
208
Сахаров, В. В. (р. в 1853 г.) — ген. от кавалерии; окончил ак. ген. штаба в 1878 г.; служил на разных должностях в штабах, командовал 38 драгунским полком. В 1900 г. во время подавления боксерского восстания в Китае командовал войсками, действовавшими в Сев. Манчжурии. В русско-японской войне (1904–1905 гг.) принимал активное участие, занимая пост нач. полевого штаба Манчжурской армии, затем нач. штаба главнокомандующего на Д. Востоке. В империалистическую войну 1914–1917 гг. во главе II армии участвовал в наступлении Брусилова летом 1916 г. В октябре 1916 г. назначен командующим Дунайской армии, а затем, с образованием особого Румынского фронта, назначен начальником штаба фронта.
Этим история с заказами аэропланов, однако, не закончилась.
Я уехал на короткий срок в имение. Через несколько дней я получил телеграмму, что бюджетная комиссия просит меня настаивать перед правительством о скорейшем созыве Думы. В этой же телеграмме сообщалось, что мой секретарь В. Садыков выехал ко мне с докладом. К немалому удивлению, Садыков, кроме постановления бюджетной комиссии, привез письмо от генерала Алексеева, в котором мне указывалось желание государя, чтобы я «устранил себя от непосредственного вмешательства в военные вопросы, не входящие в круг ведения ни председателя Г. Думы, ни члена Особого Совещания». [209] Секретарь обратил мое внимание, что письмо это получилось в конверте без печати, что не было надписи «секретно», несмотря на то, что под печатями и с такой надписью присылались постоянно самые незначительные бумаги. Садыков говорил, что, вскрыв конверт, он, не объясняя никому причин, решил ехать ко мне в имение, так как знал, что я перед возвращением в Петроград должен быть в Ставке: не зная содержания этого письма, я мог бы оказаться там в очень неловком положении.
209
Текст письма генерала М. В. Алексеева был следующий:
«Милостивый государь, Михаил Владимирович, ваше превосходительство через нашего агента во Франции обратились к генералу Жоффру и г. Альберту Тома с телеграммой о предоставлении русской армии аэропланов, определив по своему усмотрению число и систему их, вне связи с той общею программою, которая выработана по общему соглашению между нами, французским и английским правительством по этому вопросу. Копию веденной вами переписки, но уже после отправления своей телеграммы, вы препроводили в. к. Александру Михайловичу. По докладу государю императору этой переписки» его величество повелел передать вам его волю, чтобы вы устранили себя от непосредственного вмешательства в военные вопросы, не входящие в круг ведения ни председателя Г. Думы, ни члена Особого Совещания. Дело, в котором окажется несколько хозяев, (читающих себя друг от друга независимыми, одинаково компетентными и полновластными в своих распоряжениях, в самом непродолжительном времени будет доведено по полного развала. Прошу принять уверение в совершенном почтении и преданности. Михаил Алексеев.»