Крушение империи
Шрифт:
Самарин уехал в Москву, где на дворянском собрании ему устроили торжественную встречу, перешедшую в овацию.
Вскоре после Самарина ушел по своему желанию и министр внутренних дел князь Щербатов. Он откровенно говорил, что ему опротивели интриги, что при создавшейся обстановке ничего полезного сделать нельзя.
Вместо Самарина назначен был Волжин [152] , человек ничем особенно не замечательный, а вместо Щербатова — член Гос. Думы из правых Хвостов. Он заявил в газетных интервью о своем желании заслужить доверие общественных кругов и принялся бороться с дороговизной. Он поехал в Москву, устроил там разгрузку вагонов с помощью гарнизона, нашумел, заставил о себе говорить и на первых порах как будто что-то и сделал. Со мной он был весьма любезен, часто посещал меня и, между прочим, упоминал о своей борьбе с Распутиным: он находил, что с его влиянием нужно бороться его же оружием, и упомянул, что хочет продвинуть во дворец монаха Мардария [153] . Распутина же он рассчитывал обезвредить тем, что поручил его спаивать и будто бы даже дал для этого пять тысяч из своих собственных средств.
152
Волжин, А. Н. (р. в 1862 г.) — обер-прокурор синода с 30/IX 1915 г.
153
Мардарий (Ускович) — монах, черногорец, воспитанник Петроградской духовной академии, являлся конкурентом Распутина при царском дворе. Мардарий посещал многие питерские салоны и пользовался большим успехом. По настоянию Распутина через Вырубову было дано Белецкому задание установить за М. наблюдение. Вскоре генеральный штаб обвинил М. в шпионаже в пользу Австрии, в связи с его объездом лагерей военнопленных. Это помогло Распутину удалить М. от царского двора, и по окончании академии он был назначен на Кавказ.
В это время в городах стали ощущаться недохваты то того, то другого продукта, отчасти вследствие наплыва беженцев, но больше от нераспорядительности правительства. Для борьбы с дороговизной придумали таксы, одинаковые для оптовиков и мелких торговцев; таксы эти были часто ниже покупной цены, и, чтобы не остаться в убытке, торговцы прятали товары, а потом продавали из-под полы. Дороговизне много способствовали непорядки на железных дорогах и, главным образом, невероятное взяточничество. Накладные расходы по перевозке часто превышали стоимость товара. Назначенный вместо Рухлова министр путей сообщения А. Ф. Трепов [154] только еще хуже запутал дело, так как, по собственному признанию, никогда никакого отношения к министерству путей сообщения не имел. Окончилось тем, что Петрограду стал угрожать голод. Тогда Совет Министров решил на шесть дней прекратить движение пассажирских поездов между Москвой и Петроградом для беспрепятственного движения товарных. Эта мера, однако, нисколько не помогла, потому что одновременно не позаботились организовать усиленного подвоза к Москве из других мест. Пассажирское движение было остановлено, а товарные вагоны вернулись из Москвы наполовину пустые. Можно было предположить, что вместо дела министры хотели показать только свое усердие. Вообще, чем дальше, тем все шло хуже, и не оставалось сомнений, что правительство не умеет и не может справиться с организацией тыла.
154
Трепов, А. Ф. — статс-секретарь, член Гос. Совета, сенатор, егермейстер. С XI 1915 г. по 27/VII 1916 г. мин. путей сообщения, с 10 XI 1916 г. предс. Совета Министров, вместо Штюрмера, разоблаченного в Гос. Думе в начале ноября. Т. пытался установить миролюбивые отношения с Думой, для чего почти совершенно отказался от применения 87 ст. (см. прим. 83), к которой часто прибегали его предшественники. Однако, поставленный в зависимость от придворной распутинской клики, он в то же время должен был говорить с Думой «твердым языком». Попытка Т. отстранить от влияния на правительственные дела Распутина путем предложения последнему денежной компенсации окончилась неудачей, и он получил отставку (27/XII 1916 г.).
Между тем, в Особом Совещании шла усиленная работа по снабжению армии и были достигнуты крупные результаты. Земства и военно-промышленные комитеты много помогали и, несмотря на препятствия, чинимые правительством, поставки в армию снарядов и других необходимых предметов увеличивались с каждым днем. В это время в Особом Совещании произошло событие, в котором ярко вылилось пагубное влияние безответственных лиц даже в деле снабжения армии. Один из самых крупных заводов, работавших на оборону, был Путиловский. Главный акционер завода — Путилов, он же директор Русско-Азиатского банка, желая получить субсидию в тридцать шесть миллионов от казны, прибегнул к следующему: Русско-Азиатский банк закрыл кредит Путиловскому заводу. Тогда дирекция завода обратилась к правительству с требованием субсидии, грозя иначе остановить завод. Так как завод работал для войны, то естественно было ожидать, что перед ассигновкой не остановятся, хотя бы и в тридцать шесть миллионов. Для людей осведомленных ясна была закулисная сторона всей этой истории. Вместо субсидии я предложил просто секвестровать завод. Решение о наложении секвестра было принято в Совещании почти единогласно, но неожиданно получилось высочайшее приказание вновь пересмотреть вопрос. Это было сделано с помощью того же Распутина, с которым Путилов на всякий случай поддерживал хорошие отношения. Действительно, в следующем заседании все представители министров голосовали против секвестра, а один из них, адмирал Гире, встал и открыто заявил: «Мне приказано голосовать против». Голоса членов Думы и Совета поделились. Лучшие и самые стойкие, к сожалению, отсутствовали по разным «уважительным причинам». Секвестр был отменен, я оказался почти в одиночестве: сила золота меня победила». [155]
155
Проходя мимо группы голосовавших за отмену секвестра, М. В. Родзянко произнес так, что все слышали: «Все куплю — сказало злато».
Вопрос с Путиловским заводом был не единичным, и Совещанию постоянно приходилось сталкиваться с безответственными влияниями и препятствиями, стоявшими на его пути.
С начала войны в Лондоне был созван комитет для объединения наших военных заказов за границей. В состав этого комитета входил целый ряд промышленников как английских, так и русских, а председательствовал сначала в. к. Михаил Михайлович, а впоследствии — генерал Гермониус. Комитет этот действовал совершенно бесконтрольно до создания Особого Совещания. Когда комитет учреждался, английское правительство поставило условием, чтобы все заграничные заказы для наших военных нужд проходили через комитет: таким образом, мы не были хозяевами положения, а находились в зависимости от желания и произвола английских промышленников. Заказы в Америке запаздывали, создавались постоянные неожиданные осложнения и бесконечные переговоры. Суда, которые доставляли запасы, конвоировались для ограждения на случай нападения немцев английскими крейсерами. Придравшись к этому, англичане предложили, чтобы весь наш торговый флот перешел в их распоряжение, якобы, для удобства и объединения командования. Если бы на это согласились, мы отказались бы от нашего торгового флота и попали в тяжелую английскую кабалу. Ставка верховного главнокомандующего признала это соглашение возможным. Я поднял вопрос в Особом Совещании на заседании 2 января 1916 года, доказывая, что этот договор не может миновать Особое Совещание: поданное мною особое мнение поддержал только один Гурко [156] ,
156
Гурко. Вл. Иос. — д. ст. сов., камергер. В 1905 г. был тов. мин. вн. дел. выступал в I Гос. Думе с речами по аграрному вопросу. За «превышение власти и нерадение» в деле поставки хлеба в голодающие губернии (дело Лидваля) судился и был отрешен от должности. Во время войны — тверской губ. пред, дворянства; чл. Гос. Совета от Тверского земства; чл. особого совещания по обороне; участник прогрессивного блока.
157
Бьюкенен, Джордж (1854–1924) — английский дипломат. Был секретарем посольства в Риме и Берлине, затем послом в Софии и Гааге. В 1910–18 гг. был послом в России при царском, а потом при Временном Пр-ве. Оказывал сильное давление на русскую внешнюю политику, диктуя волю английских империалистов. Вся деятельность Временного Пр-ва и Керенского проходила под непосредственным влиянием Бьюкенена. Вопрос об отречении Николая был предварительно согласован с Б. Неудачное выступление на фронте 18 июня 1917 г. также было предпринято под давлением последнего. После Октябрьской революции Б. участвовал в подготовке иностранной интервенции. В 1919–21 гг. Б. был послом в Италии, после чего удалился от политической деятельности. Умер в 1924 г. Им написаны «Мемуары дипломата», переведенные на русский язык.
На ближайшем докладе у государя я повторил то же самое. Англичане больше не настаивали, и их предложение заглохло. Одновременно министр Григорович, предвидя осложнения с Англией, вел переговоры с Японией. Переговоры увенчались успехом, и Япония за возмещенные ей расходы по ремонту вернула нам потопленные в японскую войну крейсера: «Варяг», «Пересвет» и «Полтаву». После продолжительного путешествия мимо Африки, которое держалось в строгой тайне, крейсера дошли до Архангельска, и у нас оказалась собственная охрана торгового флота.
При перерыве занятий Думы в указе было упомянуто, что Дума будет созвана не позже ноября; судя же по поведению Горемыкина, можно было верить упорно ходившим слухам, что не только в ноябре, но и позже Думу едва ли созовут. Действительно, ноябрь уже подходил к концу, а о созыве ничего не было слышно. Занятия бюджетной комиссии шли полным ходом. Депутаты волновались и просили выяснить положение. На аудиенции у государя я снова говорил о Горемыкине, который мешает работать, тормозит деятельность тыла, рассказал о роли банков в заводских поставках. Когда я просил ускорить созыв Думы, государь ответил: «Да, хорошо, я поговорю об этом с Иваном Логиновичем».
Не успел я вернуться из Царского, не прошло и получаса, как я получил высочайший рескрипт. В рескрипте на имя председателя Думы говорилось о плодотворной работе бюджетной комиссии и о том, что по окончании этих работ последует доклад председателя Думы и созыв законодательных палат. Рескрипт ставил меня в совершеннейший тупик: бюджетная комиссия всегда работала параллельно с общими собраниями Думы и для возобновления занятий не требовалось никакого окончания работ комиссии. Рескрипт последовал после данной мне аудиенции, и выходило так, будто вопрос обсуждался на аудиенции и было достигнуто какое-то соглашение. На самом деле это была очередная хитрость Горемыкина, желавшего уронить председателя Думы в глазах народного представительства. Депутаты, конечно, были удивлены, но едва ли кто мог поверить, что отсрочка произошла с моего согласия. Одновременно начались толки о том, что председатель Думы должен получить какую-то высокую награду. Толки оправдались, и 6 декабря я узнал о пожаловании мне Анны первой степени. Надо сказать, что раньше без моего ведома министр Поливанов представил меня к награде за особые заслуги по снабжению армии, но тогда в награде было отказано. Теперь же она была дана, очевидно, для того, чтобы подчеркнуть мнимую сговорчивость и уступчивость в вопросе о созыве. А для того, чтобы не было сомнений, что орден дается не за труды по Особому Совещанию, в указе было сказано, что награждается «попечитель Новомосковской мужской гимназии», — значит, не председатель Думы.
XI
Забастовки. — Изобретатель Братолюбов и г-жа Брасова. — Письмо Горемыкину. — Фрейлина М. А. Васильчикова.
Положение в стране ухудшилось. Спекуляция, взятки, бешеное обогащение ловких людей, все это достигало неимоверных размеров. Одновременно возрастала дороговизна в городах вследствие неорганизованности подвоза, а на заводах, работавших на оборону, начались забастовки, сопровождавшиеся арестами и чаще всего тех рабочих, которые стояли за порядок и были против прекращения работ.
С несколькими членами Думы я отправился на Путиловский завод, чтобы ознакомиться с выполнением заказов и попытаться переговорить с рабочими. Рабочие отнеслись к нам с большим вниманием, говорили откровенно и уверяли, что забастовка вовсе не политическая, а вызвана несоответствием платы с возрастанием цен на предмету первой необходимости. После переговоров с администрацией справедливые требования рабочих были удовлетворены, но как нарочно вскоре затем были арестованы именно те рабочие, которые особенно много говорили со мной и с депутатами. Аресты вызвали новые волнения, и только после энергичных настояний рабочие были освобождены.
Приблизительно в декабре того же года всплыла история с Братолюбовым. Этот Братолюбов явился к великому князю Михаилу Александровичу [158] и объявил ему, что он изобрел особые аппараты для выбрасывания горючей жидкости на большие расстояния. Для осуществления изобретения ему были нужны станки, которые якобы следовало выписать из Америки. На этот предмет изобретатель просил не более, как одиннадцать миллионов долларов, что составляло тогда около тридцати миллионов рублей. Заручившись протекцией супруги великого князя г-жи Брасовой, Братолюбов сумел повлиять на Михаила Александровича, тот поехал к государю, а государь подписал рескрипт на имя великого князя, разрешая этим рескриптом Братолюбову брать из Государственного банка деньги по мере надобности.
158
Михаил Александрович (1878–1918) — вел. князь, третий сын Александра III, брат Николая II. Генерал-лейтенант. Командовал Кавказской Туземной конной дивизией, 2-м кавал. корпусом. Затем был генерал-инспектором кавалерии. В феврале 1917 г. Николай отрекся в его пользу от престола. Не чувствуя за собой никакой реальной силы и боясь быть убитым, Михаил отказался от престола. Во время гражданской войны выставлялся некоторыми кругами контр-революции в качестве кандидата на «престол». Расстрелян на Урале в июне 1918 г.