Крушение
Шрифт:
Когда после длительного отсутствия Ромеш вернулся в Гаджипур, им с Комолой незачем было жить в доме Чокроборти. С этого дня Комола вступала во владение своим собственным хозяйством.
Вокруг их бунгало оказалось достаточно земли для того, чтобы развести сад. К дому вела тенистая аллея из высоких деревьев шису. Мелкий, по-зимнему, Ганг далеко отошел от берега, поэтому между домом и рекой оказалась илистая отмель. Это своеобразное поле крестьяне засеяли пшеницей, а кое-где устроили бахчи для дынь и арбузов. У южной, обращенной к Гангу стены дома, росло огромное дерево ним, под
Дом долго пустовал, и участок был совершенно заброшен: деревьев в саду не осталось, а комнаты были забиты сором. Но это запустение особенно нравилось Комоле. В восторге от того, что она, наконец, будет хозяйкой в своем собственном доме, Комола все в нем находила прекрасным. Она уже заранее обдумала, что будет в каждой из комнат и где какие деревья посадить.
Посоветовавшись с дядей, она распланировала участок так, чтобы ни один клочок земли не пропал зря. Она сама следила за установкой очага в кухне и производила в пристройке все необходимые поправки. Жизнерадостность в Комоле била ключом. Целый день в доме не прекращались чистка, мытье, уборка.
Лишь в домашнем труде женская красота раскрывается во всей своей разносторонности и обаянии. Теперь, когда Ромеш наблюдал Комолу за этими хлопотами, она казалась ему птицей, выпущенной из клетки. И Ромеш со все возрастающим изумлением и восхищением любовался ее сияющим лицом и ловкими движениями. До сих пор ему не приходилось видеть Комолу в этой стихии, теперь же новая роль, роль хозяйки, придавала ее красоте какое-то величие.
— Что ты делаешь, Комола? Ты же устанешь! — сказал он, подходя к ней.
Комола на мгновенье оторвалась от работы, подняла голову и, улыбнувшись Ромешу своей милой улыбкой, проговорила:
— Нет, что ты, ничего со мной не случится!
Приняв внимание Ромеша за похвалу ее работе, она тотчас взялась за нее с новой энергией. Очарованный Ромеш нашел предлог снова подойти к ней.
— Ты уже ела, Комола? — обратился он к девушке.
— Конечно, а как же иначе? Давно уже позавтракала.
Ромеш, разумеется, знал об этом и все-таки спросил, чтобы хоть чем-нибудь выразить ей свое внимание, да и нельзя сказать, чтобы этот праздный вопрос был неприятен самой Комоле.
Желая не упустить нить разговора, Ромеш снова обратился к ней:
— Зачем ты все делаешь сама? Дай я помогу тебе!
У деятельных людей есть тот недостаток, что они всегда относятся с недоверием к возможностям других. Они боятся, что если за их дело примется кто-нибудь другой, он обязательно все испортит. Поэтому Комола, смеясь, сказала.
— Нет, эта работа не для тебя.
— Мы, мужчины, народ очень терпеливый, — ответил Ромеш, — поэтому кротко сносим презрение женщин и не бунтуем. Представляю, если бы женщина очутилась в таком положении, какую бы ужасную бурю она подняла! Ну, а почему ты дяде не запрещаешь помогать, неужели только я такой неспособный?
— Не могу тебе этого объяснить, но стоит лишь мне представить, как ты выметаешь сажу из кухни, меня начинает разбирать смех. Уходи отсюда, смотри, какая пыль!
Ромеш пытался продолжать разговор:
— Но ведь пыль людей не выбирает, она садится и на
— Так ведь я работаю — и мне приходится терпеть. А тебе зачем дышать пылью?
Понизив голос, чтобы не слышали слуги, Ромеш нежно сказал:
— Я хочу делить с тобой все — будь то работа или что-нибудь другое.
Комола залилась краской и, ничего не ответив, отошла в сторону.
— Вылей-ка сюда еще кувшин воды, — обратилась она к Умешу, — разве не видишь, сколько грязи здесь накопилось! Дай мне метлу! — Сказав это, она с особым рвением занялась уборкой. Глядя, как Комола орудует метлой, Ромеш с беспокойством воскликнул:
— Ах, Комола, зачем ты это делаешь?
Вдруг за его спиной послышался голос:
— Что же плохого в этом занятии, Ромеш-бабу? Вы научились английским манерам и готовы сколько угодно твердить о равенстве. Но если считать труд подметальщиц унизительным, зачем допускать, чтобы слуги этим занимались? Я, может быть, и глупец, но спросите меня, что я думаю по этому поводу, и я вам отвечу: в руках старательной девушки каждый прутик метлы мне кажется прекрасным и светящимся, словно солнечный луч. Я почти закончил расчистку твоих джунглей, мать, — продолжал Чокроборти, — теперь тебе придется указать мне, где и какие овощи ты хочешь посадить.
— Потерпи немножечко, дядя, — ответила Комола, — дай мне вымести эту комнату.
Закончив уборку, Комола накинула на голову край сари и вместе с дядей вышла в сад. Там она с озабоченным видом принялась обсуждать, где устроить огород.
В хлопотах незаметно пролетел день, но дом так и не был полностью приведен в порядок. Это бунгало давно уже пустовало и стояло запертым. И теперь, прежде чем поселиться в нем, надо было еще несколько дней мыть и скрести комнаты, проветривать помещение.
Поэтому к вечеру им опять пришлось возвратиться под кровлю Чокроборти. Сегодня это весьма огорчило Ромеша. Он весь день мечтал, как вечером, сидя в этом тихом домике, при свете лампы, он будет изливать свою душу стыдливо улыбающейся Комоле. Теперь же, предвидя задержку с переездом еще на несколько дней, он отправился в Аллахабад, чтобы устроиться в местную адвокатуру.
Глава тридцать пятая
На следующий день Комола пригласила Шойлоджу на обед в свое новое жилище. Молодая женщина, накормив Бипина, проводила его на службу, а затем пошла к подруге. Уступая настояниям Комолы, дядя решил освободиться на этот день и устроил в школе каникулы. Под деревом ним женщины разложили всю провизию и при деятельном участии Умеша занялись стряпней.
Когда обед был приготовлен и все поели, дядя удалился в дом подремать, а подруги, усевшись в тени, стали вести свои нескончаемые разговоры. Спокойная беседа зимним солнечным днем на берегу реки в густой тени дерева так успокаивающе подействовала на Комолу, что все ее тревоги унеслись далеко, далеко, словно коршуны, которые парят в вышине и на фоне безоблачного неба кажутся едва заметными точками.
День не успел еще угаснуть, как Шойлоджа забеспокоилась, стала собираться домой, — скоро должен был возвратиться со службы ее муж.