Крушение
Шрифт:
В это время наверху рванул фугасный снаряд. Подвал встряхнуло, с потолка шлепнулся прямо на стол размокший от постоянной сырости кусок штукатурки. Командующий посмотрел на провисшую над головой часть потолка, еле державшуюся на дранках, но не отодвинулся. Только смахнул рукой плитку извести со стола и вернулся к прерванной мысли:
— Устрашать они горазды. То психической атакой, то массированными налетами. Но кого было здесь устрашать? Старых да малых… Одних цивильных да ежели милицию. Ведь в городе, как я знаю, не было наших войск. Одни разрозненные единицы. Это знали немцы, у них разведка
Кто–кто, а он, командующий, знал повадки немцев, их жестокость и нещадность, но теперь, убежденный логической мыслью прозорливого человека, каким видел перед собой Бусыгина, еще раз утвердился, что у немцев действительно было мало веры в то, что город им достанется, они, видимо, знали, что большевики не отдадут город, будут защищать его всеми силами, и поэтому — то ли ради устрашения, то ли из стремления добыть победу с легкостью, то ли еще по какой причине — развалили город. И теперь осели, завязли в нем, как рак, впившийся клешней в добычу. «Истощаются они, истощаемся и мы… Кто кого возьмет, у кого нервы покрепче, да и свежие силы копятся, тот и пересилит», — подумал Шумилов. Он хотел позвонить командующему фронтом, чтобы доложить ему о том, что переправа идет и через горящую Волгу, но в это время зашел адъютант и сообщил, что к нему на прием добивается гражданский в рабочей спецовке.
— Зови, — охотно фгласился генерал.
Рабочий, зайдя, перкшел с места в карьер:
— Как же получаемся? Мы ремонтируем танки… Гоним их прямо в бой… А немец лезет… Немец у ворот города. Кто нам гарантию даст, что не придется покидать завод?
— А вот он даст, — кивнул командующий в сторону Бусыгина.
Рабочий посмотрел на Бусыгина, такого же рослого, солидного, как и командующий, и сказал:
— Представитель Ставки, да?
— Берите выше, — заверил командующий. — Представитель Ставки приедет, посмотрит и уедет, а этот… рядовой. Солдат. Он, только он может дать гарантию, падет город или нет. Рядовой, выносящий на своих плечах тяготы войны.
Бусыгин посопел носом, заулыбался. Заулыбался и рабочий.
— Прикомандируйте нам его на завод, — попросил рабочий, кивая на Бусыгина, — Пусть пособит оборону строить. Винтовки мы научились держать, умеем и гранаты швырять, а вот танк… По живому танку не приходилось бить. Пусть научит.
— А гранаты есть?
— Откуда нам их взять? — развел руками рабочий. — Подбросьте, будем рады. Секретарь парткома просил всего побольше взять. У нас был заводской митинг и мы решили етеной стоять за город.
— Дадим вам ящика два гранат, — встав, проговорил командующий. — А что касается военного руководителя, то… — Он взглянул на Бусыгина: — Пойдешь? Будешь полпредом армии. Правда, Мамаев курган и ваш завод не в пределах моего хозяйства. Но ввиду особой важности я позвоню командарму 62–й. Надеюсь, примет.
— Чего ж, коль приказ — пойду, — ответил, тоже встав, Бусыгин, — Только насчет гранат. Я их сразу возьму, вот с товарищем дотащим. И еще бы штук пять автоматов. Тола дайте, пожалуйста, ну и, понятно, взрывную машинку…
Все это выклянчив у на редкость обходительного командующего,
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Когда Степан Бусыгин пробрался на завод, он увидел, как одна обвалившаяся половина стены горела и рабочие сыпали в огонь песок и заливали водой из пожарного крана, а другая половина, вернее, большая часть завода была нетронутая, и сквозь глазастые окна виднелись работающие у станков люди, и эта встревоженно–деловая обстановка убедила его, что делать тут нечего. Собранные у ворот бойцы штурмовой группы и народного ополчения буртом поспешили на позиции.
— Далеко выбрали позиции–то? — спросил Бусыгин.
— Вон видишь Мамаев курган? Справа от него, у отдельного дерева, мы и выбрали позиции, — сказал командир отряда ополчения, — Мы там бутылки да кепки подкидывали в воздух, сбивая их на лету.
— Получалась меткость?
— Не особенно. Только Антон всем кепки продырявил. Идут со смены по домам и картузы суют в карманы, чтобы жены не попрекали.
— Ну, лады, Антон. Держись рядом. Стрелок из тебя, видать, дельный.
— Какое там! — отмахнулся крупнолицый и белобрысый Антон. — То были мирные занятия, а немец, он бронею укрыт.
— Знаем мы эти мирные занятия! — шутил командир отряда. — По девкам стреляешь?
Бусыгин с видимым безразличием спросил:
— Сохранились девки–то или за Волгу перебрались?
— Имеются, — похвалился Антон и, улучив удобный момент, шепнул на ухо Степану: «Различаешь на взгорке хоромы?.. Ну, чуть поближе Мамаева кургана. Там царицынская сноха проживает. Недотрога-а!..»
Позиции Бусыгину не понравились, забраковал, сказав, что негоже стрелять из лощины, лучше разместиться на склоне горы, откуда обзор шире и огонь вести удобнее. Сразу же Степан наметил места для одиночных ячеек, для окопов и запасных позиций, и все принялись рыть. Копали трудно. Нечем было дышать. Пыльный воздух, пропитанный едкой и теплой гарью, обволакивал землю — не продохнуть.
Со стороны заходящего солнца налетели самолеты, повисли над заводом, над городом, рвались бомбы, раскатываясь эхом по оврагу. Три самолета завернули на склон оврага, ведущий включил сирену. и — У, сволочи! Мать твою… — крикнул пожилой рабочий в зеленом картузе с покоробленным козырьком. — Все нутро выворачивает… — На мгновение он поднял голову и снова сунулся лицом в землю. Бомба летела, издавая свирепый свист. Вторая, третья… Взрывы подкидывали землю. Жужжали и шмякали осколки. Самолеты шли на второй заход. Стрелять по ним было нечем. Обидно и жутко.
Возле самого уха рабочего в зеленом картузе грохнул осколок. Он плюнул на него — зашипел, потом подержал на ладони, как бы взвешивая, и усмехнулся:
— Более фунта. Такая чушка голову проломит.
— Твоя голова костлявая — отскочит, — смеется Антон и опять — отчаянно, злорадно: — Ишь, дьявол, подыхать полетел!
Ужасно неохота лежащему рядом бойцу поднимать голову, но надо хотя бы через силу взглянуть и убедиться, кто это полетел умирать. Вражеский самолет метал пламя — не подбитый, а собственным пулеметом высекающий искры.