Крушение
Шрифт:
Штаб Кутепова разрабатывает планы операций, имеющих провокационный характер: движение в славянские страны походным порядком (если союзники с оружием встречают части на перешейке, не исключается и прорыв силой); высадка совместно с английскими войсками на Кавказском побережье (условия: участие англичан в боевых действиях, снабжение продовольствием и всем необходимым по мере продвижения десанта); переброска наиболее боеспособных частей на Дальний Восток, к японцам. Соединение с атаманом Семеновым без японцев маловероятно. Эмиссар последнего полковник А. А. Стахович, прибывший в Константинополь, доложил о положении 15-тысячной армии во главе с генералами Лохвицким и Дидерихсом. Семенов получил от японцев 50 миллионов золотом. Отправка к нему врангелевцев маловероятна ввиду дороговизны проезда.
Представители
Обострились и личные отношения Врангеля с Шарпи.
В день полкового праздника конной гвардии конвой главкома устроил демонстративный развод караулов в посольстве и консульстве. Юнкера с оркестром прошли по улице Пера, вызвав тревогу полиции. Врангель получил приказ Пелле разоружить конвой, но отказался. Пелле приказал очистить здание посольства от всех учреждений, за исключением канцелярии по делам беженцев, предписал Врангелю уехать из Константинополя. Врангель захотел попрощаться с войсками в Галлиполи и на Лемносе. Пелле ответил, что не находит возможности удовлетворить просьбу, опасаясь, что подобная акция вызовет нежелательные настроения в войсках, но разрешил обратиться к войскам с письменным посланием, текст которого должен подлежать предварительному просмотру французов. Врангель демонстративно подчинился. Он тянет время, делает противоречивые заявления и угрожает несогласованными действиями: «если французское правительство настаивает на уничтожении русской армии, то единственный выход — перевести всю армию с оружием в руках на побережье Черного моря, чтобы она могла погибнуть с честью». Заявления эти не сопровождаются работой штабов.
Недавнее решение Шарпи о переводе донцов из Чаталджи на Лемнос вызвало инсценированное возмущение. Казаки лопатами и кольями разогнали сенегальских стрелков. Имеются раненые. После распоряжения Врангеля перевод состоялся. Распространяются слуха об аресте его союзниками, о требовании армии идти с оружием в Константинополь защищать Врангеля. Издан успокоительный приказ главкома: «Ныне новые тучи нависли над нами. С неизменной неколебимой верой я обещаю вам с честью выйти из новых испытаний. Все силы ума и воли я отдаю на службу армии... Я призываю вас крепко сплотиться вокруг меня, памятуя, что в нашем единении — наша сила!»
Контакты с «Доктором» временно ограничиваю: меры, принятые Перлофом, внушают опасения, новая связная еще не натурализовалась.
Баязет».
Глава пятая. ПЕРА И ГАЛАТА. «ВНУТРЕННЯЯ ЛИНИЯ»
1
Фон Перлоф раздраженно позвонил в колокольчик. В номер вошел ротмистр Издетский, в штатском.
— Займитесь, ротмистр, — приказал Перлоф. — Поручик валяет дурака, а я тороплюсь. Может, у вас он поумнеет.
Фон Перлоф вышел в смежную комнату, прикрыл дверь, задернул красную бархатную портьеру. Ротмистр приблизился к Дузику, пытливо всматриваясь в его небритое, испуганное лицо, и вдруг коротким ударом в. челюсть кинул его на пол. Падая, Дузик ударился головой об угол стола и потерял сознание. Заняв место в кресле, где только что сидел генерал, ротмистр ждал, пока поручик очнется, и обрезал сигару перламутровым ножичком.
Наконец Дузик поднял голову, обвел непонимающим взглядом гостиничный номер. Из угла его рта сочилась кровь. Он выплюнул выбитый зуб, выругался, спросил:
— Что вы от меня хотите?
— Спрашивать буду я, запомни, — зло ответил Издетский. — А сейчас садись и слушай. Ты — паскуда, поручик. Ты дезертировал из армии в Крыму, стал членом шайки бандита Орлова. На кого ты теперь работаешь? По чьему заданию оказался в Константинополе? Что связывает тебя с... э... с лигой? Какое задание... э... тебе поручили? Убить главнокомандующего? Говори! Ну!
— Я не связан. У меня нет заданий.
— Ты большевик? — у Издетского дергалась щека. —
— Да ни на кого. Я — безработный.
— Будешь работать на нас?
— На кого?
— Не спрашивая, на кого, ясно? — ротмистр вновь приблизился, но не ударил — поднял Дузика и толкнул его в кресло. — Хочешь сигару, ты, сифилитик?
Дузик был сломлен и готов ко всему. Издетский, как ни в чем не бывало, водрузил на нос пенсне и дал Дузику прикурить. Он чувствовал радость.
Так Дузик стал сотрудником «Внутренней линии» — врангелевской личной контрразведки, руководимой генералом фон Перлофом. С тех пор прошло несколько недель. Дузик был даже доволен: появились деньги. Поручик подчинялся только Издетскому. Он и не знал никого больше, лишь чувствовал: незримые лица все время сопровождают его, прислушиваются к его разговорам, оценивающе приглядываются и запоминают всех, с кем он сталкивался на улицах, в чайной «Медведь», открывшейся у Галатского моста, куда он ежедневно ходил обедать. Однажды возник на его пути штабс-капитан из «Лиги мстителей», но те же невидимые руки остановили его, отвели, убрали с дороги.
На первых порах заданий у Дузика не было. Видно, проверяли. А неделю назад Издетский поручил Дузику первое дело — познакомиться с неким Венделовским, прикомандированным к штабу главнокомандующего, и войти к нему в доверие. Встреча их была подстроена сотрудниками «Внутренней линии».
На углу улиц Пера и Брусса, в доме сорок открылся под эгидой неведомой американской организации фешенебельный «Русский маяк» — прекрасный вестибюль с колоннами и мраморной лестницей, просторные апартаменты, сад, обеды, как у хлебосольных помещиков, избранная публика. Прислуживают вчерашние офицеры, в бриджах и белых куртках с поясом, и молодые, в ярких платьях, накрашенные кельнерши, представляющие аристократию. Двигаются медленно, высокомерно, под наблюдением метра — бывшего придворного. Клиенты с удовольствием целуют ручки той, что прислуживает. Здесь собираются те, чья сегодняшняя репутация не внушает никаких сомнений. В дни концертов тут появлялся Венделовский. Внешнее наблюдение за ним не выявило ничего заслуживающего внимания: держится скромно, ни женщинами, ни вином не увлекается, любит музыку. Это и настораживало фон Перлофа, который дал распоряжение «подсадить» к нему Дузика. Они «случайно» встретились на концерте, их места оказались рядом. Сегодня здесь пела несравненная Надежда Васильевна Плевицкая, многолетний кумир России. На маленькой эстраде появилась по-крестьянски мощная, черноглазая, широкоскулая женщина. Пианист взял первые аккорды, разминая руку, пробежал по клавишам. Плевицкая в тот же миг чудесно преобразилась: глаза заблестели, лицо стало вдохновенно-красивым. Сцепив кисти рук, она грациозно сделала несколько коротких шагов и запела гибким и сочным меццо-сопрано:
Дунай-речка. Дунай быстрая.
Бережочки сносит.
Размолодснький солдатик
Полковника просит.
Отпусти меня, полковник.
Из полка до дому...
Рад бы я, рад бы отнустити.
Да ты не скоро будешь.
Ты напейся воды холодной
Про службу забудешь...
Собравшиеся истово аплодировали. У многих на глазах показались слезы, которых никто не стеснялся. Плевидкая была частью родины, частью России, для каждого она стала уже частью прекрасной, прожитой давно жизни. «По старой Калужской дороге», «Умер бедняга в больнице», «Ухарь купец»! — послышались умоляющие голоса. — Браво! Просим! Просим!..» Низко поклонившись, Плевицкая запела вновь. Ее долго не отпускали. Дузик, забыв про дело, приведшее его в «Русский маяк», перебрасывался восторженными репликами, с Венделовским. Песни Плевицкой сблизили их. Соседи по столику, представившись друг другу, разговорились. Альберт Николаевич производил приятное впечатление. Его удлиненное лицо, светлые глаза, ровный голос нравились Дузику. Он то и дело заставлял себя вспоминать о задании и с тоской поглядывал на дверь, откуда с минуты на минуту должны были появиться двое, изображающие пьяных, которым надлежало затеять ссору с Венделовским. Ссоре по плану надлежало перерасти на улице в потасовку, во время которой поручику и следовало исполнить роль спасителя. Дузик не знал, что фон Перлоф в последний момент посоветовал ротмистру «переиграть спектакль» — избиению должен был подвергнуться сам Дузик, сотрудникам «Внутренней линии» оставалось лишь установить, как поведет себя их поднадзорный и кинется ли он защищать «большевика».