Крутен, которого не было

Купцов Василий

– Чем промышляем? – спросил разбойника Иггельд.

– Да грибки спасают, только ими живем, – признался лесной человек, – и самому поесть, впрок насушить, а как наберется – продаем.

Котомка разбойника и впрямь оказалась битком набита белыми грибами – все боровички один к другому, едины по размеру, ни одного перезрелого или червивого. Лесной человек явно не врал – так берут на продажу, для себя – чего ж вымеривать?

– И долго копишь?

– Как мешок с меня сухих наберется…

– Сам на торги ходишь?

– Нет, тут на опушке, где дорога раздваивается, есть место договоренное, там купчины ждут. Опять же, чего подкупить…

– Место договоренное, это – где не грабят? – подмигнул

ведун.

– Кто ж рубит сук, на котором сидит? – равнодушно бросил лесной человек.

Толку от дальнейших расспросов не было. «Грибной тать», назвавшийся именем Грыж, хоть и хаживал по всему необъятному Алину лесу, но в редкие селения заходить избегал, предпочитая одиночество, а общения на «договоренных местах» ему вполне хватало.

– А слышал ли ты, Грыж, о Белом Ведуне? – спросил Иггельд.

В серо-голубых глазах грибного татя мелькнул страх. Промолчал.

– А сам ты из каких краев родом?

– Зачем вам Белый Ведун? – переспросил Грыж, – Вроде, княжеского рода, кольца златые в ушах, а колдуна ищете?

– А ты бы не советовал? – прищурился ведун.

– К нему как ни подойди, все одно – плохо кончится. С подношением пришедши, даже ежели он исполнит просимое… Все одно – обернется против! Поезжайте, добрые люди, назад, живы останетесь и здоровы.

– Ну, положим, в конце концов все равно умрем, – бросил Иггельд насмешливо, – вот только странно, как я понял, ты сам под Белым Ведуном ходил, а нам такие советы даешь. С чего бы это?

– Я человек свободный, да с вами хлеба поел… Вашего… И зла вам не желаю…

– А коли мы сбираемся того Белого Ведуна слегка укоротить, ровно на головушку? – задорно бросил Младояр.

– Тем хуже для вас, – вздохнул тать.

– Скажем, мы и впрямь за тем идем, – голос Иггельд был тверд, – ты бы нам помог, или помешал бы?

– Я бы помог.

– Стало быть, не жалуешь колдуна?

– Да.

– Ну, так помоги.

– Чем?

– Расскажи все, что знаешь о нем.

– Я мало чего знаю, – развел руками Грыж.

– Раз невзлюбил, стало быть – есть за что, – рассудил ведун, – так расскажи —как!

* * *

Родителей я не помню, прижился сироткой у добрых людей, с младых ногтей отрабатывал свой хлеб, как мог. К двенадцатой весне ходил в подпасках. Мальчишек, которым исполнялось тринадцать, уводили куда-то. Месяц, а то и три их никто не видел. Возвращались они уже какими-то другими, почти не улыбались. Мои сверстники пытались их выспрашивать, ответ один – сами, мол, все узнаете. У меня было двое приятелей, оба старше меня. Сначала забрали одного, Чуху, он вернулся через три месяца, встретил меня – как чужого. Потом ни с того, ни с сего избил меня… Потом увели другого моего друга, Крыска, он так и не вернулся. Я спросил у Чухи, тот ответил, как сплюнул – «Не Судьба».

Между тем, приближался и мой срок. Я все думал, что там такое – как мальчишек делают мужами? И боялся. Если Крыска, у которого отец слыл мужем уважаемым, что в воду канул, что же ждет меня, сирого? Ночами я не мог заснуть, представляя все более страшные сцены, ведь мальчишки – те, кто еще не бывал там – чего только не рассказывали. И еще я случайно увидел Белого Ведуна, он проезжал по какой-то надобности нашу деревеньку. Кажется, он заметил, вернее – почуял мой взгляд, и на мгновение наши глаза встретились. У меня так ножки и подкосились. Верно, это меня и спасло – теперь-то я знаю много, это мальчишка может смотреть куда угодно и на кого угодно, если же муж посмотрит в глаза – то вызов. А я уже приближался к тому возрасту, ночью баловал во всю. Вот я и думаю – когда я под взором Белого Ведуна на землю присел, колдун, небось, успокоился за меня…

А вот я не мог найти себе места. К тому

же слышал я, что сиротки, повзрослев, нередко сами из дома уходят. Так что мне терять? И я решился нарушить обычай. Как раз пришло время одному пареньку с хуторка в трех верстах от моей деревеньки. Ну, я уже пригляделся, знал – кто забирает. Как те люди мимо нас прошли, я тут же – ноги в руки, хлеба в котомку, да другой дорожкой – к хуторку. Высидел в кустах, дождался – увели мальчишку. Я следом, шагов двести-триста держал, за кустами зелеными прятался. Как сейчас помню, сердце билось, едва из груди не вырывалось. Ежели поймали б тогда – убили смертью лютой. Но я осторожный, да и везло, видать. Или – Судьба…

Шли долго, но я лес знал, и сейчас ту дорогу показал бы! У Воронева камня, что на излучине, свернули тропкой налево, в самую чащобу. Я – за ними, вот чудеса – за буреломом – вишни посажены, как раз белыми цветами покрылись. А дальше, за священными деревьями – то ли озерцо, то ли прудик, с тисами. А за Виевым деревом – большой дом, ни дверей, ни окон. Покричали те люди, что мальчишку привели, сверху, а было в том доме два пола, открылось окошко потайное, спустили лесенку. Поднялись по ступенькам со скрипом – аж мне слышно. А я притаился, схоронился, решил выждать, сколько смогу. Не прошло и часа, как из большого дома крики донеслись, точно режут. У меня – мороз по коже. А там все кричат и кричат, я прислушался – не один мальчишка орал, два голоса точно, а может – и три. Так я и просидел у того дома день, заночевал прямо в лесу, потом еще день сидел, и еще… Хлеба по чуть-чуть только кусал, попить – к речке бегал, само собой, из тисового омута не пил. И все три дня – крики истошные…

А на четвертый день к большому дому Белый Ведун приехал. Уж как я хоронился, он ведь – все чует! Пронесло меня, не заметили. А как хозяин наверх забрался, тут такой ор занялся, хоть ухи затыкай. Так до вечера продолжалось, а как солнце зашло, лесенку опустили. Смотрю – спускается Белый Ведун, злой-презлой, а за ним те люди злые, рожи красные, потом – спускают сверху тело мальчика. Понял я тут – мертв, замучили до смерти. Куда они бездыханное тело понесли, не знаю – побоялся следить. Гляжу – позвал Белый Ведун еще кого-то , показалась наверху рожа жуткая без носа, без ушей, веки вывернуты, аж синие. На шее оберегов – дюжины дюжин! Верно – тоже ведун, точно – заглавный в большом доме. Белый Ведун страшилище за собой зовет, а тот на лестницу показывает. Ну, главный хозяин прикрикнул, да махнул рукой, мол, не все ли равно, да – прочь. Страшилище послушалось, вслед зачастил, ноги в раскоряку. А лестницу так никто и не убрал.

Тут я и понял, что настал мой час. Раз лестницу не убрали – стало быть, в большой доме никого не осталось! Выждал я, чтоб хозяева подальше отошли – да и забрался по лесенке вверх. Трус я, да вот осмелел почему-то! Может, от криков истошных и сам свихнулся…

Быстро шмыгнул внутрь – там палаты с дверями, как в хорошем тереме, да стоны из-за дверей. Окон нет, если б не та дырка, через которую сюда залез – и вовсе темень была б. Открыл ближнюю дверь, оттуда голосов не доносилось. Светит свечка белого воска, полумрак, посреди – висит паренек незнакомый моих лет, вниз головой подвешен. Харю раздуло, аж кровь выпирает из вен застойная, синяя. Глаза открыты, на меня смотрит, да чую – не видит. Выскочил я из комнатенки, да в другую дверь. Там тоже свечка… И мальчишка висит, стон раздается, я поначалу не понял даже, на чем! Голенький, а ремни – вроде прямо от спины к потолку натянуты. Пригляделся – да ведь ремни прямо в тело, под кожу продеты, на живом висит. Стою – не жив, ни мертв, да все больше понимаю. На спине у парня – две раны от шеи до зада, широкие – то кожа вырезана. На ремни… И на эти ремни же – дав и подвесили…