Крутое наследство
Шрифт:
Кирилл сказал, что отвезет меня, но я отказалась, хоть и очень хотела поехать с ним. Съезжу сама, не маленькая. Здесь помощь Кирилла в случае чего будет нужнее.
Выспавшись после бессонной ночи, в пять вечера следующего дня я отчалила на своей машинке в город. Я собиралась забрать необходимые вещи из квартиры, навестить маму, а также заехать на работу, чтобы уволиться.
Изначально я сказалась больной, потому что не знала, сколько времени займет мое пребывание в деревне. Но теперь уже было точно уверена, что это надолго, не меньше пары месяцев, и решила уволиться.
Стоял февраль. Как часто бывает в это время года, наступила оттепель. И если вперед я ехала по заснеженному тракту, то обратно — по обледеневшим лужицам.
Когда я достигал Холмячья, полил косой, ледяной дождь. Пока я бежала от машины до столовой, ветер и ливень успели сделать свое дело. Я продрогла. Зато поняла, что без резиновых сапог, дождевика и зонта в деревню лучше не возвращаться.
Неприветливая Маруся накормила меня обедом. Я ей была весьма благодарна за это, хоть женщина и не слишком ко мне расположена. Я решила, что повариха милая только с симпатичными парнями. Если бы сейчас Кирилл был со мной, Маруся наверняка весело бы играла задницей, жаря яичницу для красавчика.
После обеда я, сытая и довольная, поехала дальше. И через три часа наконец достигла порога собственной квартиры. Радуясь, что поездка прошла без приключений, я окунулась в мир городского комфорта, уюта и даже кое-какой роскоши. Надо сказать, что последние два года я неплохо зарабатывала. А имея свою квартиру и не имея семьи с детьми, могла тратить почти всю зарплату на собственные хотелки.
Я любовно погладила клетчатый зонтик Берберри, приобретенный год назад на рождественской распродаже и чтобы не забыть, сразу положила его в дорожную сумку. Затем отыскала ярко-желтый дождевик и положила туда же. Ну и наконец-то пригодятся зеленые резиновые сапоги «хантер», которые в городе лежали мертвым грузом.
— Настал ваш звездный час, мои дорогие, — чмокнула я сапожки в гладкий резиновый бок и опустила в сумку. — Пусть Альбинка завидует.
После сборов я проверила холодильник. Пришлось выбросить испорченные за время моего отсутствия продукты. Я сгребла все, что еще оставалось в морозилке и холодильнике, решив отвезти маме. Мне продукты долго не пригодятся здесь, вообще выключу холодильник.
Я приняла душ и поздним вечером поехала к маме. Та была безумно рада меня видеть. Она расспрашивала про похороны, пристально вглядывалась в меня, будто пытаясь обнаружить невидимые глазу изменения. И если бы она только знала, какого рода были эти изменения.
Сила, проникшая в меня, наполнила каждую клеточку, каждую вену и капилляр в моем теле удивительной радостью, ощущением всемогущества и какой-то даже неуязвимости. Это было нечто похожее на своего рода эйфорию. И сейчас, спустя пару дней после обретения Силы я понимала, что чем дальше, тем невыносимее будет расстаться с нею. И это еще я не пользовалась Силой…
Мама очень удивилась, узнав, что я снова собираюсь в Забубенье.
— Что тебе там делать? —
Пришлось соврать, что меня отпустили на дистанционку. Хоть это было вовсе не так. Да и вообще я еще даже не беседовала с начальником. Но зато, благодаря моему вранью, мама моментально ускоилась.
— А, понятно, — улыбнулась она. — Устала деточка. Хочешь пожить немного пасторальной жизнью?
— Ну, примерно так, — осторожно согласилась я, раздумывая, говорить маме или нет о смерти тетки.
— А Римма, она не против? — спросила мама, наливая чай.
— Э-ээ-э… — протянула я и поспешно отхлебнула здоровый глоток свеженалитого напитка.
Горячий чай мгновенно ожег мне пищевод, благодаря чему я вполне убедительно закашлялась. И к тому времени, как мама закончила меня хлопать по спине, про тетку она уже забыла.
— А ты знаешь, — спросила вдруг мать, когда наевшись, мы уже сидели в гостиной ее двухкомнатной квартирки. — Что Забубенье это — место странноватое?
— Да? — сделала я глупое выражение лица. — В каком смысле?
— Ну я, конечно, точно не знаю насчет места, — заторопилась пояснить мама. — Но когда мы единственный раз с твоим отцом туда ездили, по крайней мере мать его мне показалась очень странной.
— Почему?
— Со мной она почти не разговаривала, — ответила мама, вздыхая. — И как бы даже с трудом терпела мое присутствие там. А вот тебя с рук не спускала, два года тебе тогда было. Все сюсюкалась, Светочка да Светочка…
— Ну так внучка все-таки, — философски произнесла я. — Причем, единственная.
— Да, но, — мать на секунду замолчала. — Все равно это мне показалось очень странным. Она и книги тебе какие-то показывала, хоть ты даже и читать-то тогда не умела, только разве картинки какие могла разобрать и то детские. А она тебе старье какое-то подсовывала, причем с ужасными иллюстрациями.
Голос мамы задрожал.
— Вот когда я увидела, что она тебе показывает, то немедленно сказала Михаилу, что мы уезжаем. И что ноги моей и дочери на его родине больше не будет.
— Интересно, что за книга? — спросила я, затаив дыхание. — Ты не помнишь?
— Старинная такая, в темно-синем переплете, обложка кожаная, текст чернилами написан от руки вроде…
— А где она мне ее показывала?
— Вот! — произнесла мать звонко. — Это и есть самое странное. Показывала она ее тебе в бане!
Дальше мать сообщила, что бабка взяла меня в баню под предлогом помыть двухлетнего поросенка. Но мы долго не возвращались. И мама пошла проведать, как там у нас дела. Подойдя к бане, она вдруг услышала доносившийся оттуда голос бабки Варвары, который говорил что-то на незнакомом языке. Мать заглянула в дверную щелочку и увидела, что вместо помывки мы с бабкой сидим в предбаннике и рассматриваем какую-то книгу с пугающими иллюстрациями.
— Я так тогда перепугалась, что буквально вырвала тебя из рук бабуси, и в тот же вечер мы уехали. — Закончила мать свой рассказ. — Больше ни я, ни ты там не бывали. Михаил ездил к матери, но один и нечасто.