Крылатая гвардия
Шрифт:
Однажды мы вылетели с Мудрецовым на разведку войск и аэродромов противника в район Яссы - Роман - Кишинев. За линией фронта обнаружили движение войск, большое скопление техники. Обстреляли одну из колонн, затем направились к Кишиневскому аэродрому. Противник, видимо, принял наши истребители за свои: молчат зенитки, на летном поле выложены посадочные знаки, пестро раскрашенные, как шлагбаум. Немцы даже пригласили нас произвести ,посадку - дали две сигнальные ракеты.
Окинув взглядом летное поле, определив расположение стоянок, тип и количество самолетов, я заметил взлетающий тяжелый бомбардировщик "Дорнье-215" с двухкилевым хвостовым оперением. С машинами такого
– Рубанем на взлете! Пока за родных принимают...
Резко бросив машину на крыло, вижу, что ведомый, чуть оттянувшись, идет за мной в атаку. Открываю огонь. Громадный транспортный тихоход прошит очередью от хвоста до кабины пилота, но почему-то продолжает взлет как ни в чем не бывало: он уже метрах в десяти от земли. Делаю горку, а сам с раздражением думаю: "Что за черт? Снаряды насквозь прошили эту махину, ей же - хоть бы что!" Быстро перехожу на противоположную сторону. Снова бросив свой самолет в пике, остервенело открываю огонь. Но тут отказывает одна из пушек - удар получается слабее, чем надо бы. Однако немецкий бомбардировщик пошел на снижение. Наконец зенитчики разобрались, что за пришельцы над аэродромом, заработали "эрликоны". Снаряды разрываются все ближе и ближе к нашим машинам. Мы снижаемся до бреющего полета и уходим на восток.
Что же с "Дорнье"? Оглянувшись назад, мне удалось увидеть, что фашистская громадина плюхнулась на землю в облаке дыма. Заметил я и выруливающую четверку "сто девятых". Может, она -должна была сопровождать бомбардировщик? Вряд ли. Скорее всего, фашисты решили проучить нас, и мы стремительно уходим.
На КП доложил командиру полка о результатах полета на разведку. Ольховский ничего не ответил, лицо его было печальным.
– Не вернулся Иван Колесников...
– проговорил только подавленным голосом.
– Как? Где это произошло?
– опешил я.
К потерям не привыкнешь на войне. Каждая из них словно отрывает частицу души. Всякие потери нес полк, всегда они тяжело переживались, но эта - погиб второй брат!
– горше, казалось, не бывает.
А произошло все так. Прикрывая наши войска, Иван неудержимо набросился на врага. "Лавочкины" завязали воздушный бой с "мессерами". Уже самолет противника горит, падает, а летчик, продолжая преследование, все еще ведет огонь. Высота критически малая. Товарищи по радио кричат Колесникову: "Выводи! Выводи! С землей столкнешься!" Но Иван не вывел. Оба самолета упали в расположении вражеских войск, в семи километрах юго-западнее Тыргу-Фрумос. Жизнь Ивана оборвалась. Не стало в полку добрых парней, братьев Колесниковых. Осталась добрая и незабвенная память о них.
Приближался праздник Первое мая. Хорошая традиция - отмечать такие даты трудовыми достижениями - оставалась и во время войны. Нанести фашистам чувствительный удар - главная забота личного состава полка в эти дни, и мы тщательно готовимся к каждому боевому вылету.
Наша шестерка пошла на прикрытие войск, переправляющихся через реку Прут. Задача не из легких: не дать фашистам сорвать форсирование этой водной преграды. А еще и погода сложная: многоярусная облачность до восьми баллов, с нижней кромкой 100-150 метров, ограниченная видимость. Противник по всей вероятности не ожидал, что в таких метеоусловиях в районе цели могут быть наши истребители, и надеялся на удачный удар по советским войскам на переправах. Но он просчитался.
Боевой порядок нашей группы в целях обеспечения
Встреча с первой тройкой противника произошла на попутно-пересекающихся курсах. Немцы шли над средним слоем облачности и заметили нас на дистанции примерно пятьсот метров. Резко потеряв высоту, они попытались скрыться в облаках. Мы с Мудрецовым - за ними. Слой облачности был настолько тонким, что наша пара и противник моментально проскочили его, и "юнкерсы" снова потянулись вверх. Преодолевая огонь стрелков, я сближаюсь с одним из них метров на пятьдесят и бью по левому мотору и носовой части фюзеляжа. Не успев скрыться в облаках, фашистский бомбардировщик сваливается на левое крыло и резко идет вниз...
Чуть не столкнувшись с падающей машиной, проскакиваю мимо. Мудрецов, как всегда, следует за мной. Оставшаяся пара Ю-88 теряется из виду. Пара Тернюка сзади, а вот пары Карпова нет. Где она?
Справа появляется еще тройка "юнкерсов". Атаковать с ходу ее нельзя - мой ведомый как раз идет под ними. Мгновенно оценив обстановку, передаю напарнику:
– Фрицы впереди... Вей левофлангового!
Мудрецов словно ждал этой команды: устремившись вверх, он сближается с противником. Очередь - и из облачности вываливается горящий бомбардировщик. "Осиротевшая" пара "юнкере"в" со снижением проходит под нами. Тернюк бросается вдогонку, но немцы успевают скрыться в среднем ярусе облаков.
– Молодец, Валя!
– не могу удержаться, чтобы не похвалить возвратившегося ко мне Мудрецова.
Снижаемся. Под облаками вижу пару Карпова. Она преследует "юнкерсов", ведя бой на высоте 150-350 метров. Мы берем курс на Яссы. Здесь нижний край облаков приподнялся до 600 метров. Хорошо видно, как вдаль уходит разгромленная группа из шести бомбардировщиков. От преследования пришлось отказаться - слишком плотный заградительный огонь зениток. Фашистов вряд ли догоним, а своих ребят можем недосчитаться. Да и горючее на исходе - пора возвращаться на точку. За три недели перед первомайскими праздниками я выполнил 27 боевых вылетов, провел 13 воздушных боев, в которых уничтожил 7 фашистских самолетов. А 1 мая полк срочно перебазируется на аэродром Табэра, за рекой Прут. Итак, мы на земле румынской! И уже не просто летаем в небе этой страны. Мы пришли сюда с освободительной миссией: избавить народ Румынии от фашизма, дать ему возможность плодотворно трудиться на своей земле.
Земля как земля.
– Хаты, сады - много садов... И вода в реке такая же, как на Западной Украине и в Молдавии. Только люди - с непонятной нам речью, беспросветной бедностью, затравленные страхом, - вызывали чувство сострадания, пронзительной душевной жалости. Целый народ в такой нищете!
Население городка - женщины, детвора и древние старики. Мужчин молодого и среднего возраста почти нет. В первые дни нашего пребывания в Табэре жители на улице не показывались. Они сидели в своих жалких лачугах и ожидали чего-то страшного. Люди были настолько забиты и запуганы, что никому из них, видимо, и в голову не приходила мысль: что может быть хуже, отвратительнее их старой жизни, поруганной и обездоленной?