Крылатая гвардия
Шрифт:
После одного из боевых вылетов на нашем аэродроме мы обнаружили более десятка истребителей иной конструкции. Выключив мотор, спрашиваю у механика:
– Козлов, что за самолеты?
– Покрышкин с Речкаловым в гости пожаловали.
– Александр Покрышкин?
– удивился я.
– Занятно... Скажи, а почему они у нас?
Петру и это, оказывается, известно.
– Вернулись с задания, а над их аэродромом гроза. Вот и сели переждать непогоду. Всем героям герой!..
– мечтательно протянул мой механик, глядя в сторону Покрышкина.
Очень хочется и мне увидеть прославленного
Шел июнь. Полк перебазировался на аэродром Биваларий. И в это время командиром нашей 302-й истребительной авиационной дивизии назначается полковник А. П. Юдаков, заместителем командира полка по политической части подполковник И. И. Косарев.
На направлении 2-го Украинского фронта наступило относительное затишье, и полк получил передышку. Батальон аэродромного обслуживания срочно организовал профилакторий для отдыха, в который на три-четыре дня направляли от каждой эскадрильи по четыре летчика. Врач полка, зная, что меня чрезвычайно мучают боли в животе, частая тошнота, особенно в полете, настоял на том, чтобы я прошел обследование в полевом госпитале. Рентгеном обнаружили язву желудка, и я немедленно был помещен в наш профилакторий.
Вот она, долгожданная тишина, покой, несмотря на то что дом отдыха и расположен рядом с аэродромом. Сутки я отсыпался. А к концу следующего дня пришли мои летчики, но не как обычно - веселые, оживленные, а какие-то притихшие, сдержанные. На вопросы отвечают односложно и неохотно, при упоминании о вылетах говорят, что почти не летают: одна-две пары на разведку и то без встреч с противником.
Чувствуя что-то неладное, настоятельно прошу ребят:
– Признавайтесь, что случилось? Мудрецов не выдерживает и, глядя в сторону, говорит:
– Командир, не хотели... да вижу, ни к чему молчанка. Все равно узнаешь. Амуров погиб...
Из сбивчивых рассказов летчиков понял, что. Амуров вылетел на разведку в паре с Ямановым. После выполнения задания, при подходе к линии фронта, их перехватила пара Ме-109. Яманов решил за счет снижения увеличить скорость и если не оторваться от "сто девятых", то хотя бы выйти на свою территорию до начала боя. "Шмитты" шли с высоты на большой скорости, сближаясь с нашей парой. Дальнейший полет по прямой - смерти подобен! Нужно применять какой-то маневр. И Амуров, не привыкший к пассивному ожиданию, резко разворачивается в сторону "мессершмиттов", вступает с ними в бой и перед самой линией фронта гибнет...
Из профилактория я в тот же день ушел несмотря на протесты врача. Осуждая мое бегство, командир полка укоризненно качал головой:
– Ну что мне с тобой делать? Боевых заданий пока не имеем. Приказано набираться сил, а ты - ни отдыхать, ни лечиться... Подключайся тогда к группе по подготовке молодежи.
– Согласен: это уже не профилакторий. К тому же с молодыми не соскучишься.
На командном
– Вы лучше штурмана отправьте на отдых! Но сперва пусть расскажет, как мог он, опытный летчик, поставить под гибельный удар молодого?!
Командир полка твердым официальным голосом осаживает меня:
– Товарищ Евстигнеев! Амурова жаль не только вам... Вы не вправе упрекать Яманова. Бой не всегда заканчивается так, как бы нам хотелось. Причинами неудач бывают ошибки, но не умышленные. Так что прошу быть осмотрительнее в своих выражениях.
Предупреждение командира справедливое, но, несмотря на это, крупный разговор с Ямановым состоялся... наши ранее натянутые отношения окончательно испортились. Совместные полеты со штурманом летчиков эскадрильи, которой я командовал, прекратились, хотя и негласно. Все знали почему и деликатно помалкивали.
А я включился в работу с молодым пополнением на отработку пилотажа, групповой слетанности в боевых порядках пары, звена, одиночных атак и боя истребителя с истребителем.
В период наступившего затишья на фронте в полку под командованием Семенова создается свой полковой учебный центр по подготовке нового пополнения к боевым действиям. Летчиками-инструкторами назначаются "старики" - воздушные бойцы с немалым опытом, - а также мы, бывшие инструкторы летных школ: Алексей Тернюк, его тезка Амелин, Иван Кожедуб и автор этих строк.
Составив программу, мы сразу же приступили к полетам. Молодежь, понятно, старалась показать, на что она способна. Некоторые такое демонстрировали, что превышали предел своих возможностей. В моей группе этим временным недугом страдали летчики второй эскадрильи М. Чучаев и А. Мокин. Оба небольшого росточка. Один блондин, а другой смуглый. Первый - веселый, общительный, постоянно среди товарищей, быстр до суетливости. Всего он хотел достичь с маху, был нетерпелив и непоседлив, как ребенок. Второй - прямая ему противоположность: в суждениях резок до грубости, энергичен и смел до безрассудства. Поступки его и характер имели налет бесшабашности. Во время атак Мокин часто сближался с "противником" настолько отчаянно, что, не вмешайся инструктор в управление, столкновение было бы неизбежно.
Запомнились мне повороты на горке в исполнении Алексея. Разогнав скорость до максимальной, он резко переводил самолет в набор высоты и шел с углом почти под девяносто градусов до тех пор, пока машина не зависала в воздухе. Затем энергично давал рули на поворот через крыло - вокруг вертикальной оси, но эффективность рулей на малой-то скорости была недостаточной, и самолет начинал падать на хвост. В этот переходный момент создавались такие отрицательные перегрузки, что инерционные силы буквально выбрасывали нас из кабины, и мы зависали на ремнях. А неуправляемая машина в беспорядочном падении опускала нос, скорость нарастала, рули становились эффективнее и... все повторялось сначала. Именно по этим причинам, а не по личным соображениям (мол, оба парня из моей эскадрильи) приходилось заниматься с ними больше, чем с кем-либо из группы. В молодых пилотах еще жила курсантская вера во всемогущество старшего, "дядьки" - инструктора, который сидел за спиной.