Крылатое племя
Шрифт:
переправилась через Вахш, проскочила мимо Яванского гарнизона и направилась в Локайскую долину.
Ибрагим-бек решил втянуть в вооруженную борьбу весь Таджикистан. Его «кровавые агитаторы»
убийствами и грабежами терроризировали население, пытаясь силой поднять народ на «священную
войну против неверных».
Нам опять пришлось действовать против Ибрагим-бека. Как-то утром мне поручили разведать басмачей в
районе реки Вахша и горы Сарсаряк. Я был рад, что лечу с летчиком-наблюдателем
прекрасный стрелок и очень скромный человек. Мы с ним крепко дружили.
Получив старт, взлетели. Я сразу стал набирать высоту, стремясь быстрее перевалить через горы.
Вместе с нами поднялось и солнце. Когда мы пролетали над бурным Вахшем, оно бросило в утреннюю
дымку свои первые лучи, как бы пытаясь скрасить мрачный вид глубокого ущелья. [40]
Без солнца было плохо, а сейчас стало еще хуже. Овраги, ложбины и ущелья совсем скрылись в длинных
тенях гор. Рассмотреть, что делалось в глубине их, чрезвычайно трудно. Под нами изредка мелькали
стада овец, небольшие кишлаки, безлюдные дороги и паутины горных троп.
Маршрут разведки подходил к концу. Я снизился и летел бреющим полетом, так, что видел тень нашего
самолета, чертившую подножье горы Сарсаряк.
Под крылом промелькнул небольшой кишлак Якзык. Вблизи от него в одном из оврагов я заметил
одинокого всадника.
Один всадник не должен бы вызвать подозрения. И все-таки я, чуть нажав ногой на педаль, направил
самолет ближе к оврагу. Интересно посмотреть, что он там делает!
Подлетели ближе. Большая часть оврага тонула в тени, но, присмотревшись, мы заметили, что там
притаилось около тридцати всадников.
— Басмачи! — воскликнул Бобров и схватился за пулемет.
Овраг был крут, и, чтобы дать летнабу возможность стрелять, мне пришлось войти в крутой вираж.
Басмачи попались, как в мышеловку, и стали беспорядочно метаться по оврагу. В пылу боевого азарта, не
обращая внимания на выстрелы басмачей, я снижался все ниже и ниже. Прошло немного времени, и на
конях не осталось ни одного всадника, — пули разбросали их по оврагу.
На обратном пути, когда летели над кишлаком Якзык, Бобров показал мне на двух вышедших из кибитки
людей. Спокойно, не обращая на нас внимания, они стали садиться на коней. Оружия у них заметно не
было, но по богатым халатам легко было признать в них врагов. Ах, как хотелось послать туда несколько
пуль! Жаль только, что стрелять в сторону населенных пунктов строжайше запрещено. Ведь мирное
население кишлаков враждебно настроено по отношению к басмачам, и случайно убить вместо бандита
мирного дехканина{2} было бы величайшим преступлением. Это могло вызвать реакцию населения
против нас. [41]
Но каково же было наше огорчение, когда
видели Ибрагим-бека с помощником. Жители кишлака рассказывали нашим кавалеристам, что атаман
басмачей наблюдал, как наш самолет расстреливал укрывшуюся в овраге шайку. Потом, когда мы, возвращаясь, снова пролетали над кишлаком, он как раз уезжал.
После этого несколько кавалерийских отрядов направились в горы Сарсаряк, чтобы очистить район от
банд. Радостно встречало население наших бойцов — угощало лепешками, поило чаем, ухаживало за
ранеными.
И во всех кишлаках, даже в тех, куда не доходили наши кавалеристы, дехкане поднимались на борьбу с
басмачеством. Возникали многочисленные добровольческие отряды. Многим не хватало винтовок, тогда
люди вооружались палками, откуда и пошло название таких отрядов — «краснопалочники».
2
Однажды вечером, в ожидании кино, мы расселись поблизости от палаток. Быстро, почти без сумерек, наступала темнота, в небе зажглись тысячи звезд.
— Товарищи, заходите в клуб! — пригласил комиссар отряда Груздев.
Мы вошли в большую палатку, где помещалась библиотека и всегда можно было найти свежую газету.
Когда все собрались, Груздев сказал:
— Мы с командиром только что приехали из города. Там нам рассказали, как в Локае родичи встретили
Ибрагим-бека. Вы, наверное, помните, когда он приходил под Душанбе...
Слушая комиссара, отчетливо представил себе ту тревожную ночь и разразившуюся тогда страшную
грозу.
...Стоял густой мрак. Напуганный непогодой, притих кишлак Кок-таш. Не слышно звонкого лая
кишлачных собак. Ни в одном доме не видно огней. Только молнии, раскалывая черное небо, вонзались в
скалу, да раскаты грома потрясали горы. [42]
Вот тогда-то в кривые и безлюдные переулки Кок-таша въехало около сотни вооруженных всадников. Их
шелковые халаты промокли, отяжелели. Хриплыми проклятиями и плетками подгоняли они измученных
коней.
— Ишан-Исахан! Почему никто не встречает нас? Почему я не слышу ликования и не вижу людей? Разве
не был послан гонец? — спросил всадник, ехавший впереди.
Спрошенный наклонил голову:
— Гонец был послан, повелитель! Измены и засады быть не может. Наши джигиты наводнили весь
район. Но меня удивляет, что паршивый дождь мог помешать твоим рабам приветствовать тебя!
Вдруг заскрипели ворота, и из них вышли люди. Они приблизились к басмачам.
— Совет старейшин ждет тебя, Ибрагим-бек! Просим пожаловать в этот дом...
Два часа слушали родоначальники и седые старики речь Ибрагим-бека. По стенам бежали причудливые