Крылатое племя
Шрифт:
считать себя «однокашником Чкалова».
А тут как-то ко мне позвонил незнакомый человек:
— Скажите, пожалуйста, здесь проживал Валерий Павлович Чкалов? Мне бы очень хотелось посмотреть, как он жил, если вы разрешите.
Я пригласила его и показала квартиру, фотографии. Яков Петрович Быков, оказавшийся шофером из
Архангельска, сказал, что товарищи просили обязательно разыскать квартиру Чкалова и рассказать об
этом в местной газете. Мне было приятно сознавать, что прошло уже больше
Е. Смушкевич. Несколько штрихов
Я много думала над тем, что рассказать о Якове Владимировиче Смушкевиче. Описать его подвиги?
Думаю, что это лучше сделают его боевые друзья. И мне захотелось просто поведать о том, какой
скромный это был человек, как он любил людей.
Впервые я встретилась со Смушкевичем в 1922 году. Полк, в котором он служил политруком, а затем
комиссаром эскадрильи, вел борьбу с белобандитами. Мы познакомились и с тех пор не разлучались.
Самым главным для Якова Владимировича всегда являлась работа. Коллектив был для него дороже всего, он и меня очень умело приучил жить коллективом, интересами товарищей.
В быту он старался ничем не выделяться, всегда думал о подчиненных, о том, как бы сделать их жизнь
легче и интересней. Я не помню, чтобы мы когда-нибудь жили одни. По своей должности Смушкевич
имел право на казенную квартиру, и ему не раз предоставляли ее. Но он всегда отказывался в пользу
более нуждающихся, а мы жили на частных квартирах. Когда я попробовала упрекнуть его, он ответил:
— Тебе что, не хватает? Ведь летчику или технику труднее платить за частную квартиру.
Таким чутким и заботливым Яков Владимирович был всегда. Позже, когда он работал командиром
бригады, мы жили вместе с семьей летчика Филиппа Скоблика.
Помню, осенью проводились большие маневры. Яков Владимирович и Филипп улетели, и мы остались
вдвоем с женой летчика Зиной Скоблик. Как-то утром раздается звонок, и из штаба сообщают, что [67] в
16.00 бригада возвращается. Но время проходит, уже стало темнеть, а наших все нет. Я не вытерпела и
поехала на аэродром. Оказалось, Смушкевич там. Спрашиваю у него:
— Почему задерживаешься? Отчего не позвонил домой?
— У Филиппа вынужденная посадка, — ответил Яков Владимирович. — А без него я домой не поеду.
Представляешь себе, что будет с Зиной, если я вернусь без Филиппа. У него все в порядке, и утром он
прилетит. А ты поезжай домой, скажи, что мы задержались до следующего дня.
И, несмотря на большую усталость, он остался ночевать в холодном, неуютном помещении. А рано
утром следующего дня Яков Владимирович и Филипп явились домой вдвоем.
В 1936 году Я. В. Смушкевич добровольцем уехал в
Мне же он сказал, что едет в длительную командировку на Дальний Восток. Из бригады с ним
отправилось несколько человек.
Возвратились не все — погиб летчик Федосеев. Яков Владимирович тяжело переживал эту утрату и
долго не мог сообщить об этом жене Федосеева. Он просил меня быть внимательной к ней, не оставлять
ее одну.
В 1938 году нашу семью постигло большое горе: с балкона упала младшая дочь. Все пережитое, особенно смерть дочери, тяжело отразилось на нервной системе Якова Владимировича. Как раз в это
время он готовился к воздушному параду. Я обратилась к начальнику ВВС Локтионову с просьбой не
допускать Смушкевича к полетам.
Локтионов ответил:
— Все равно он меня не послушает. Пусть уж проведет парад, а потом уедет отдыхать.
Но отдохнуть не пришлось. 30 апреля, накануне парада, Яков Владимирович стал жертвой крупной
аварии. В одиннадцать часов вечера за мной прислали машину и отвезли в Боткинскую больницу. Там в
перебинтованном человеке я не могла узнать Смушкевича. Лицо изуродовано, а сам без сознания. Только
[68] часа в два ночи пошевелил губами. Поднял руки к лицу, открыл ими заплывший глаз и сказал:
— Не плачь, утром поедем домой, — и опять впал: в беспамятство.
Через несколько дней сознание возвратилось к нему и состоялся консилиум врачей. Было установлено, что требуется срочная операция тазобедренного сустава. Профессора предупредили, что, возможно, придется ампутировать ноги. Но благодаря искусству профессора М. Д. Фридмана операция прошла
блестяще. Правда, одна нога стала короче.
Позже, когда я читала «Повесть о настоящем человеке» и смотрела фильм о подвиге Мересьева, в моей
памяти ярко и зримо возникали картины борьбы Якова Владимировича за возвращение в строй. Первое, что его интересовало после операции, сумеет ли он летать.
Профессор ответил:
— Все зависит от вас. Будете выполнять предписания врачей, надеюсь, сможете.
Смушкевич стал форсировать лечение. Профессор назначил массаж, но Яков Владимирович не
удовлетворялся одним сеансом и заставлял по нескольку раз в день массировать ему ноги.
Врачи прописали покой, а он тяготился бездействием. Попросил прислать ему работу в Барвиху, и его
комната превратилась в филиал штаба ВВС. Туда без конца приезжали товарищи и по делам и просто
навестить Якова Владимировича.
Работал он полулежа на диване. Врачи удивлялись его выдержке и силе воли. Профессор Фридман
говорил, что Смушкевич должен испытывать ужасные боли, особенно во время лечебной гимнастики, но