Крылатое племя
Шрифт:
несколько яранг да один маленький домик фактории.
Сделал круг. Развернул карту, посмотрел внимательнее. Вот так Ванкарем! Да это же мыс Северный! На
двести километров пролетел дальше. Решил все же сесть и полностью заправиться горючим, чтобы на
этом же бензине из Ванкарема несколько раз слетать в лагерь челюскинцев. Нам говорили, что в
Ванкареме бензина мало и возят его туда на собаках из Уэлена.
Сел благополучно. Узнав, что Доронин уже в Ванкареме, я в тот же день
Справа хорошо виден Анадырский хребет, слева — Чукотское море, сплошь покрытое торосами. Вскоре
показался мыс. Но по очертанию это не Ванкарем. Неужели опять промазал?
Делая круги, стал снижаться, стараясь точнее определить место.
Бортмеханик толкнул меня в плечо и показал вниз. Я думал, что он предлагает сесть, но,
присмотревшись, увидел собачьи нарты. Хотел сесть рядом и спросить людей, где этот таинственный
Ванкарем, но для посадки не оказалось подходящего места.
Пролетел над нартами, стараясь разглядеть, что за люди едут на них. Одеты в кухлянки, — значит, чукчи.
А куда едут — на базу или обратно, неизвестно. Решил сбросить вымпел с запиской. Может, среди
пассажиров найдутся такие, кто умеют читать по-русски, и тогда они укажут, куда лететь.
И вот вымпел сброшен. Пока я делал круг, люди успели прочитать записку и дружно замахали руками, показывая на восток. В благодарность я покачал машину с боку на бок.
После мы узнали, что люди, одетые в кухлянки, оказались челюскинцами, которых уже успели снять со
льдины. Они ехали в Уэлен.
В Ванкареме задерживаться некогда, надо сразу же лететь на льдину. Пока бортмеханик освобождал [53]
машину от лишнего груза, М. С. Бабушкин, являвшийся комендантом аэродрома, объяснял мне маршрут.
— Примерно через сорок минут на горизонте увидишь черный дым, — сообщил он. — В лагере жгут
большие костры.
Чтобы захватить со льдины больше людей, механика оставляю на берегу и вылетаю. От Хабаровска до
Чукотского моря пришлось пролететь больше пяти тысяч километров. Но они не так мне запомнились, как этот короткий путь, всего в сто пятьдесят километров.
Я внимательно смотрю вперед, стараясь скорее увидеть черный дым. От сильного напряжения глаза
устают, слезятся, горизонт становится мутным. Приходится протирать глаза, давать им отдохнуть.
Ровно через сорок минут немного правее курса показался черный дым. Подлетаю ближе, вижу между
ледяными глыбами маленькие палатки. В стороне лежат две шлюпки, снятые на всякий случай с
парохода. А на вышке развевается красный флаг, ярко выделяющийся на белом фоне.
Через несколько минут благополучно сажаю самолет на крохотную площадку. Кричу:
— Кто следующий полетит на берег?
В мою двухместную кабину
материк и тут же вылетаю опять.
Во второй рейс взял троих.
На льдине осталось шесть человек. Я хотел отправиться в третий рейс, но меня не пустили. Самолеты
Каманина и Молокова вылететь не могли, а один мой все равно всех не забрал бы. Оставлять же в лагере
на ночь двоих опасно.
В эту ночь в Ванкареме никто не спал. Здесь я впервые почувствовал, как суровый Север сплачивает
людей. Только что спасенные челюскинцы уже забыли о пережитых опасностях и теперь беспокоились за
товарищей, оставшихся на льдине. Они знали, что погода здесь капризна и в любую минуту может
испортиться. Тогда последний — пятнадцатый по счету — аэродром в лагере будет уничтожен. А шесть
человек не в состоянии быстро расчистить новую площадку для приема самолета. [54]
На наше счастье, погода не испортилась. Утрой, правда, была дымка. Не дожидаясь, пока она разойдется, я решил вылететь один.
Поднимаюсь на Тысячу метров. Туман тонким слоем покрывает льды. Справа резко выделяется верхушка
горы на острове Колючин.
Потом туман стал редеть. Сквозь него уже виднеются торосы. Впереди показался дым.
«Вот хорошо вышел, — подумал я. — Значит, за ночь льдину не отнесло».
До сих пор летчикам приходилось менять курс каждые сутки, а иногда даже по два раза в день: льдина
дрейфовала, передвигаясь то вправо, то влево.
Самолет быстро приближался к источнику дыма. Но что это? Почему такой же дым справа?..
Подлетаю ближе и вижу, что никакие это не костры, а большие разводья. Просто лед потрескался, и из
трещин обильно выделяется пар.
Час двадцать минут я упрямо летал, не меняя курса, но лагеря так и не нашел. Его упорно скрывала
туманная дымка. Решил вернуться, подождать, пока разойдется туман.
И действительно, к полудню он рассеялся. Кстати, механики уже успели исправить самолеты Каманина и
Молокова.
Чтобы не плутать над ледяными полями, Каманин взял с собой штурмана Шелыганова. Но это оказалось
лишним. Испарения прекратились, и на белом ледяном фоне мы еще издали увидели столб черного дыма.
Э. Т. Кренкель передал последнюю радиограмму: «Прилетели три самолета. Сели благополучно.
Снимаем радио. Покидаем лагерь Шмидта».
Каманин взял на борт штурмана и одного из челюскинцев. В парашютные ящики, подвешенные под
нижней плоскостью, он посадил восемь собак. Молоков взял двух человек и загрузил вещами
парашютные ящики. Я взял троих. Среди них молодой радист Сима Иванов. «Челюскин» должен был