Крылатые семена

Причард Катарина Сусанна

— Они молоды, разве можно их винить, если им хочется сейчас, когда война лишает их всего, урвать для себя хоть немного счастья! — заявил Динни, грудью вставая на защиту Билла и Пэт.

— Я не виню их, — сказала Салли. — Наоборот. Я буду рада, если вы не ошиблись, Динни.

Письма от Билла приходили редко, особенно последнее время. И это были короткие, наспех написанные письма. Салли и Эйли читали и перечитывали эти скупые строки, но не могли почерпнуть из них ничего утешительного, кроме того, что Билл жив. Военная цензура была строга, куда строже, чем в прошлую войну. Они знали, что Билл почти ничего не может сообщить им о своем местопребывании и о том, что

происходит на фронте. Он писал, что чувствует себя превосходно, посмеивался над трудностями, благодарил за посылки, просил не беспокоиться о нем и расспрашивал о родных и знакомых. Вот, пожалуй, и все, что было в его письмах. И лишь изредка Эйли казалось, что в некоторых строчках его письма ей удается уловить особый смысл.

«Когда до ребят доходят из газет дурные вести с родины, им становится тошно, хоть удавись, — писал Билл. — Не легко твердить себе, что мы сначала разобьем проклятых фашистов здесь, на фронте, а потом уже разделаемся со всеми подлецами, которые пакостят у нас дома».

Эйли и Салли тоже должны были соблюдать осторожность, когда писали Биллу. Немало женщин уже пострадали за то, что в письмах на фронт сообщали своим сыновьям, мужьям и возлюбленным сведения, которыми мог воспользоваться враг, если бы полевая почта с корабля или самолета попала к нему в руки. Писать о самом заветном, дорогом было невозможно — этому тоже мешала цензура; как изливать в письмах свои мысли и чувства, когда всякий понимал, что письма вскрывает и прочитывает цензор — и не только для того, чтобы не дать просочиться какой-либо информации о продвижении войск или судов. Политические связи солдат и их семей — вот в каком направлении велась неустанная слежка.

Когда к власти пришло лейбористское правительство, рабочие на приисках возликовали. Джон Кэртен, новый премьер-министр, был членом палаты представителей от Западной Австралии. Даже крупные дельцы, не питавшие к лейбористам никакой симпатии, не могли не признать, что национальная партия — национальная только по названию и представлявшая интересы наиболее реакционных элементов страны — породила к себе такую вражду и недоверие, что не могла больше оставаться у власти. В тот момент Джон Кэртен оказался самой подходящей фигурой для того, чтобы объединить вокруг себя народ и влить новую энергию в дело обороны страны.

За выполнение этой задачи и взялось возглавленное им правительство. Оно воспротивилось посылке новых экспедиционных войск за океан, отменило указы, направленные против профсоюзов, вступило в дружественные переговоры с советским правительством об установлении дипломатических отношений и сняло запрет с коммунистической партии и других организаций, которые могли содействовать достижению победы.

Через два месяца после прихода к власти лейбористского правительства Япония напала на Сингапур и Пирл-Харбор. Война приблизилась к самому порогу Австралии. Это поставило перед новым правительством чрезвычайно важные задачи и наложило на него огромную ответственность. Никогда еще столь непосредственная опасность не угрожала австралийскому народу, и народ понимал это. Мужчины и женщины, дети и старики — все готовы были любой ценой отразить вторжение. Правительство потребовало забвения личных интересов во имя государственных от всех без изъятия и получило безоговорочную поддержку даже своих политических противников.

К призывным пунктам хлынули толпы добровольцев. Рудники почти совсем опустели. Там оставляли только небольшое ядро рабочих, чтобы предприятие не вышло из строя. На улицах Калгурли и Боулдера не часто можно было увидеть молодого здорового мужчину;

только старики да инвалиды по-прежнему толпились у пивных и у контор букмекеров, пережевывая последние новости и ставя на лошадей. Скачки устраивались редко — говорили, что их не прикрывают только потому, что не хотят создавать впечатления паники при перестройке жизни на военный лад.

День и ночь воинские эшелоны проходили через Калгурли; одни шли на восток, другие на запад — с новыми пополнениями, орудиями, самолетами. Мужчины в хаки или темно-синих мундирах заглядывали в город на часок-другой. Приятели поили их в пивных, женщины кормили и чествовали их от лица благотворительных комитетов. Девушки из женских вспомогательных корпусов — одни в ловко пригнанных синих мундирах авиационной службы, другие в рыжевато-коричневой флотской форме — проходили по улицам, четко отбивая шаг.

Салли завидовала им. Ей бы очень хотелось тоже надеть форму — в знак того, что и она принимает деятельное участие в обороне страны. Она вместе с Эйли поступила все же на курсы и надеялась скоро получить свидетельство медицинской сестры. Эйли уже по нескольку часов в день работала в госпитале, где не хватало медсестер, так как многие из них были призваны в действующую армию. А Салли по-прежнему мыла полы и каждую свободную минуту между домашними делами шила и вязала теплые вещи для солдат, или же занималась упаковкой посылок на фронт и раздачей пищи в войсковом буфете на вокзале.

В начале нового года падение Сингапура и гибель австралийских соединений нанесли сокрушительный удар по обороне страны. В кровопролитных боях в джунглях приняло участие немало солдат, призванных в армию с золотых приисков, и теперь многие были убиты, другие взяты японцами в плен, третьи пропали без вести. Шли дни и недели, а матери и жены ничего не знали о судьбе своих сыновей и мужей. Их тоску и тревогу усугубляла скорбь тех, кто уже получил извещение о гибели сына, мужа или брата, павшего смертью храбрых. На островах, прикрывающих подходы к Австралии с севера, шли отчаянные бои, и среди населения царили страх и растерянность.

Второй жертвой японского тайфуна пал остров Ява. Беженцы с Явы и Суматры, с Малайского архипелага, с чудесных тропических островов Тиморского моря хлынули в Австралию. А с ними — остатки войск, спасшихся из Сингапура. Два солдата забрели на прииски, и Динни с приятелями, оцепенев от ужаса, слушали рассказы о боевой неподготовленности австралийских частей, об отсутствии воздушной обороны и опытного военного руководства, в результате чего войска вынуждены были сдать считавшуюся дотоле неприступной крепость. Военная полиция быстро положила конец этим мятежным речам, взяв солдат под арест. Жителям приисков казалось непостижимым, что с этими солдатами обошлись как с дезертирами и что генерала Гордона Беннета, чье спасение было встречено с ликованием, осуждают за то, что он не разделил участи своих войск в Сингапуре. Общественное мнение было целиком на стороне генерала, который заявил, что видел свой долг в том, чтобы сохранить родине в своем лице опытного полководца.

Приняв на себя командование западным фронтом, он поспешил провести ряд необходимых мероприятий по укреплению стратегических позиций. Когда японцы за один налет стерли с лица земли город Дарвин, оставив на берегу сотни убитых и раненых и груды развалин на месте хрупких тропических построек, никто в Австралии уже не сомневался в том, что их ждет, если и другие города на северном и северо-западном побережье подвергнутся бомбардировке и неприятельские самолеты проникнут дальше на юг, в глубь страны.