Крылатые торпедоносцы
Шрифт:
И все слушали молча никто не подпевал, никто не осмеливался войти в святая святых певца. Какие воспоминания, какие ассоциации навевала ему его любимая старинная песня о горькой судьбе кочегара? Скорее всего, в эти минуты он мысленно переносился в родной Днепродзержинск, где прошли его детство и юность, где впервые услышал и разучил эту песню, где остались мать и сестра, завод, на котором после школы он работал крановщиком в новопрокатном цехе, аэроклуб, давший ему путевку в небо.
Беспечный шутник на земле, Иосиф в воздухе преображался, становился серьезным, собранным, расчетливым. Смелости и мужества ему было не занимать, а уж летном мастерстве и говорить не приходилось. И не случайно во всех самых ответственных операциях неизменно участвовал его экипаж!
При переформировании полка экипаж Иосифа Сачко
Горько. Больно. В это трудно поверить. За короткий месяц нашего знакомства я успел полюбить его и всем сердцем привязаться к этому, никогда не унывающему, пареньку. И вот его не стало…
Готовя материал для повести, я побывал в Днепродзержинске у родных Героя. Красивая, широкая и зеленая, улица в центре города названа его именем, ему посвящены несколько экспозиций в городском музее. Имя Иосифа Сачко носит пионерский отряд в школе, где он учился, а новопрокатчики завода им. Дзержинского навсегда зачислили бывшего рабочего Иосифа Сачко в свой штат.
Память о героях не умирает.
Часть 2
Боевые будни
Перебазирование полка на аэродром Клопицы совпало у нас со сменой руководства. Майор В.М. Кузнецов отбыл к новому месту службы, а командование принял майор Ф.А. Ситяков.
Федор Андреевич не был новичком в полку. Он участвовал в его формировании, а затем стал заместителем командира по летной подготовке. Однако заниматься своими непосредственными обязанностями ему тогда не пришлось. Майору Ситякову поручили организовать и возглавить перегон боевых самолетов из Красноярска, куда они поступали из Америки, под Ленинград.
«Перегонка», – привыкли называть это летчики между собой, – дело непростое. Принять незнакомые машины, подобрать для них экипажи, командиров звеньев, эскадрилий, наладить техническое обслуживание на месте и во время следования по маршруту – все это можно было поручить лишь всесторонне подготовленному летчику, обладающему большим опытом работы с людьми и качествами незаурядного организатора. На трассе перегона от Красноярска до Новой Ладоги не так уж много промежуточных аэродромов. Некоторые из них отстояли друг от друга на предельной дальности, поэтому даже незначительное отклонение от маршрута грозило большими неприятностями.
Летчиков-перегонщиков, инженеров, техников, мотористов, которые эти американские «Бостоны» и в глаза не видели, готовили по ускоренной программе в запасном полку на одном из аэродромов в Северном Казахстане. Из них и отобрал майор Ситяков нужное число экипажей и технического персонала, с ними успешно провел первый перегон, а потом еще несколько.
И вот Федор Андреевич снова в родном полку, но теперь уже в роли командира. И моя встреча с ним – тоже вторая. После окончания авиаучилища он получил назначение на Тихоокеанский флот и попал в эскадрилью, где я был заместителем командира и занимался вводом в строй молодых летчиков. Среди них оказался и лейтенант Федор Ситяков… Теперь мы как бы поменялись ролями, но это не помешало нам искренне обрадоваться новой встрече, научиться быстро понимать друг друга и работать, что называется, рука об руку. Правда, не так уж долго довелось нам послужить вместе, но об этом позже…
С последним пополнением в полк влилось шесть экипажей бывших перегонщиков, поэтому сформированная из них 3-я эскадрилья сразу стала в полку заметной. Да и возглавил ее капитан Константин Александрович Мещерин, прекрасный летчик, участник боев с белофиннами, еще тогда удостоенный ордена Красного Знамени.
Перегонщики, младшие лейтенанты, тоже, в общем-то, зеленая молодежь, были на голову выше своих сверстников – вчерашних выпускников училищ. Они уже немного полетали. На перегонке им пришлось по 10–12 часов в сутки не расставаться со штурвалом. Летчики хорошо владели техникой пилотирования, а штурманы – самолетовождением. Теперь они осваивали боевое применение самолета. А остальным предстояло
Помню, подошел я как-то к летчикам, сбившимся тесной кучкой в тени под широким крылом «Бостона». Младший лейтенант Валентин Соколов, рыжеволосый румяный крепыш, назначенный недавно заместителем командира 3-ей эскадрильей, оживленно жестикулируя, рассказывал летчикам, прибывшим к нам из училища имени Леваневского:
– …Сколько рапортов писали – отказ и отказ…
(Я очень хорошо понимал его: и сам подавал командованию ВВС Тихоокеанского флота рапорт за рапортом с просьбой отправить меня на фронт, а в ответ постоянно слышал: «Подождите! Надо будет – пошлем». И только после победы наших войск под Сталинградом, когда вероятность нападения Японии на нашу страну уменьшилась, офицеров стали понемногу отпускать на фронт).
– И на этот раз все было, как всегда, – продолжал, между тем, Соколов. – Предстояла очередная перегонка. Получили машины, осмотрели как следует и спокойненько ушли на ночевку. Около девяти утра разбудил дежурный: «Вызывают в штаб». Ну, пошли. Дело привычное: всегда собирали экипажи перед полетом. Нам ставили задачу, проводили с нами предполетную подготовку. Мы подбирали карты, прокладывали и рассчитывали маршрут, заполняли полетную документацию… А тут, смотрим, что-то не так. Помимо перегонщиков собрался в штабе весь летный состав базы. Это уже было необычным. Да и начальство вело себя как-то странно: время шло, а оно не появлялось. Работники штаба то и дело бегали с бумагами в руках то в комнату к командиру, то к начальнику штаба. Видно, что-то согласовывали. Наконец, пригласили всех в «зал заседаний» – большую пустую комнату. Пришел командир полка и объявил: «Группа наших товарищей направляется в Ленинград. Вылет завтра утром. Необходимо всем тщательно подготовиться». Мы ждали чего-то особенного, а тут – как всегда. Ведь каждый летал в Ленинград уже не раз. Командир посмотрел на наши вытянувшиеся физиономии и продолжал: «После перегонки все останетесь вместе с самолетами на фронте». «Ур-ра!» – гаркнули мы. Наконец-то сбылось, наконец-то дождались! «Возможно, кто-то хочет остаться перегонщиком?» – спросил командир. «Не-ет!» – дружно рявкнули мы, боясь, чтобы не передумал. Никто не хотел оставаться. А те, кто в тот раз не попал в нашу группу, с завистью смотрели на нас, счастливчиков…
Вылеты, вылеты… Вылеты на торпедирование, на бомбежку и на постановку мин. Хочу отметить, что минные постановки выполнялись нами до конца войны. Они входили в число основных задач, которые решал полк на всем протяжении своей боевой деятельности.
В Финском и Рижском заливах, в устье Западной Двины, на коммуникациях Виндава-Таллинн и Рига-Таллинн боевая работа не прекращалась ни днем, ни ночью. Экипажи капитанов В.А. Меркулова и И.В. Тихомирова, старшего лейтенанта И.К. Сачко и другие были допущены к полетам в любых метеорологических условиях, без всяких ограничений. Это были опытные, уже обстрелянные экипажи. Их в полку уважительно называли «стариками». Узнать их можно было даже по особой какой-то походке. Неискушенному человеку могло показаться, что они медлительны и чересчур «важничают». На самом деле эта их солидность, степенность выработалась вследствие их уверенности в себе, умения делать свое дело толково, без суматохи, четко, правильно и в указанный срок. Им чужды были проявления слабости, нервозности. Самое сложное задание они воспринимали как обычное, умели выходить с честью из самых непредсказуемых ситуаций. Вся наша молодежь им завидовала, а некоторые, подражая «старикам» свои летные планшеты носили так же – на одном плече, на невероятно длинном, до пят, ремешке.
Что там говорить, конечно «старики» были гордостью полка. Из уст в уста, как легенду, передавали летчикам, например, эпизод из боевой биографии летчика Меркулова. Однажды он вместе со штурманом капитаном А.И. Рензаевым и стрелком-радистом старшиной Ю.А. Волковым вылетел ночью для постановки мин на входных фарватерах порта Таллинн. Над целью самолет попал под сильный зенитный огонь. Машина получила прямое попадание. Снаряд пробил центроплан, повредил бензобак и масляный бак, но, к счастью разорвался в воздухе. Внутри самолета все заволокло парами бензина. Стало нечем дышать, полностью исчезла видимость. Самолет плохо слушался рулей, катастрофически терял высоту.