Крылья черепахи
Шрифт:
Значит, остается ждать?
Видимо, так.
Позади скрипнула дверь, на крыльцо вышла Инночка, непричесанная и неподмазанная. Вид у нее был несчастный.
– Никого?
– Сегодня могут прилететь, – посулил я. – Туман вроде редеет.
Действительно, над головой временами проступало желтоватое размытое пятно солнца, диффундирующее сквозь белесую муть.
А ведь и вправду могут прилететь.
– Я спрашиваю: на том берегу никого не было?
– А кого вам надо? – ответил я не очень любезно.
Она поежилась, передернулась и подняла воротник куртки.
– Да так... Сыро,
У меня мелькнуло подозрение, что в качестве следующего объекта развлечения она волей-неволей выбрала меня. На безрыбье.
Нет уж. Очень тронут, но лучше не надо. Не хочу.
– Спасибо за кашу, – сказал я. – Вкусная.
– Дерьмо, – безжалостно оценила Инночка свою стряпню. – А вы чего в дом не идете? Беспонтово тут...
– А если о нас вспомнят? – не очень уверенно предположил я. – Начнут кричать – мы в доме не услышим.
– А-а... – сказала Инночка. – Тогда я тут поторчу, все равно делать нечего.
– Понял, – сказал я. – Пост сдал.
– Пост приняла.
Феликс сделал мне выговор за незаправленную постель. По-моему, в ортопеде просыпался армейский прапорщик или, на худой конец, старший сержант. Хотя, если подумать, у заведующего больничным отделением очень похожая должность. Наверное, он расслабился только на санаторном лечении, а теперь вновь почуял привычную струю.
Огрызаться я не стал, но и постель не заправил: на моей кровати, кое-как прикрытой смятым покрывалом, сидел Матвеич и потрошил щуку над журнальным столиком. Покрывало, столик и мокрый ковер вокруг него были засыпаны чешуей. Остальные робинзоны чинно и мирно, как в былые времена, занимали вторую кровать, диван и кресло. Потрескивал огонь в камине. В дымоходе подвывало. Телевизор тоже работал – местный канал крутил старый добрый фильм «Кин-Дза-Дза», и зрители, даром что за стенкой сидел труп, демонстрировали нормальную реакцию: прыскали, хмыкали и хихикали. Кроме Викентия, беспрестанно говорящего «ку» и заливисто хохочущего, да еще необъятного Лени, который булькал, клокотал и почему-то делал вид, что не может запомнить слово «эцилоп», – у него получалось то «оцелот», то «эйн циклоп», а когда он выдал на-гора и вовсе диковинный вариант – «яйцежлоб», – я не выдержал и с каменным лицом поднялся наверх.
Все. Хватит с меня. Помимо раздражения, я чувствовал сильнейшее искушение поймать кого-нибудь и медленно, не торопясь, свернуть мерзавцу шею. Именно мерзавцу, каковы тут все. Подрядились действовать мне на нервы. Вот мерзавцы и мерзавки выползают из-под лавки...
Если ты не солдат в окопе, то, как правило, лучше удрать, чем давать себе волю, сколь бы силен ни был твой гнев. Посиди в одиночестве, и все пройдет. А сесть было где: пусть из моего номера вынесли кровать (я же и вынес), но стул пока еще оставался на месте, да и стол тоже.
Я захлопнул за собой дверь и, естественно, сразу поежился. Если бы привилегированный корпус был каменным, в нетопленной комнате («в покоях» – вспомнил я и озлился) царил бы не только холод, но и настоящая стылая промозглость подземных тюрем святой инквизиции. Нет, жить в дереве намного лучше, чем в камне, и дураки те, кто переселяется в деревянный футляр только после смерти. Ну и что же, что дерево хорошо горит? Загорелся дом – сигай в окошко
Слой пыли указывал место, где недавно стояла кровать. Тарелка, мелкая и непригодная для супа, но годная как пепельница, исчезла. Сумка, ограбленная мною в общую пользу, распахнув обширный зев, просила есть. Я пнул ее ногой, затем, подумав, раскрыл и подключил ноутбук. Раз нет хозработ, а вся водка конфискована коллективом в медицинских целях, займемся Гордеем Михеевым.
Компьютер загрузился с четвертой попытки – я его знаю, это нежное корейское изделие не любит холода и боится всего, начиная от скачков напряжения в сети и кончая сглазом. Ничего, сейчас прогреется, раздухарится и вообразит, что он в родном Сеуле...
Тэ-эк, на чем мы остановились? Ага... Вертолет и пруд. Животрепещущая тема, между прочим. Если не считать того, что поблизости от нас никто пока не выбрасывает людей из вертолетов в мелкие водоемы.
Машинально я глянул в окно. Левый, низкий берег реки едва проступал в тумане, вернее, проступал березняк, когда-то обозначавший берег, а теперь стоящий в воде, как какие-нибудь мангры, прости Господи. Как широко разлилась Радожка, я, понятное дело, не увидел, но воображению рисовались километры и километры затопленных лесов, полей, дорог и деревень.
Воображению рисовался также слабоумный медведь, выбравший место для берлоги на низком берегу и основательно подмокший, если не затонувший.
Я сразу почувствовал, что работать сегодня не смогу, а смогу в лучшем случае заняться правкой уже написанного. Противное это дело и чисто механическое, вроде пилки дров, а главное, редактор справится с ним ничуть не хуже меня. Ну, разобьет сложносочиненные предложения на простые – мол, текст от этого станет более «пружинистым», будто он рессора какая, ну, исказит десяток-другой фраз до противоположного смысла – так, может, оно и лучше будет. Зато уничтожит перлы типа «визгливый музыкально-переливчатый визг», «раненые и убитые жалобно стонали», «он поднял глаза с пола» или «наповал отстреленное ухо».
За час я только и сделал, что вписал прилагательное «истошный» перед существительным «вопль», убрал в одном месте лишнюю запятую и поменял падеж одного местоимения с дательного на творительный. Нет, Гордей Михеев сегодня мне не давался и только насмехался издали: «Что, взял, писака? Заставил меня бегать под пулями, изувер? А вот шиш тебе!..».
В мрачном настроении я сбросил Гордея на дискету (мало ли что может случиться с электричеством), подышал на пальцы и поплелся обратно в холл.
Пожалуй, здесь было даже излишне тепло. Фильм уже кончился, шла реклама очередного дезодоранта: «Сила свежести! Я не потею даже на экваторе», – и неестественно улыбался участник трансафриканского автопробега, петляющий на грузовике среди баобабов, термитников и диких слонов. Каминный зев источал волны африканского зноя – там, весело потрескивая, полыхала целая тумбочка.
– А стол туда не поместился? – поинтересовался я.
– Да, правда, – спохватился Феликс. – Коля, больше не подбрасывай. Хватит.