Крымские тетради
Шрифт:
Когда же пришли наши, то нашлись "умные" головы, которые на свой лад оценили поступок Легостаева. Они исключили его из партии за "пассивность". Правда, конечно, восторжествовала, но какой ценой!
15
Отряд исподволь собирался на заранее установленное место - в Стильскую кошару; а в старом лагере, в котором лежали убитые, продолжала гулять поземка, торопясь скрыть от неожиданно заголубевшего неба следы страшного боя. И так она, эта поземка, постаралась, что через сутки-другие не осталось решительно никаких признаков того, что здесь недавно
Гуляла поземка на яйле, мертвой как пустыня.
Ялтинский отряд исподволь собирался. Последним пришел политрук третьей группы Александр Поздняков, привел остатки алупкинцев. На них, оказывается, тоже напали, и был бой, и были потери.
Как-то само собой получилось, что старшим над всеми стал парторг Иван Андреевич Подопригора. Это был больной человек, с сизым бритым подбородком, печальными глазами, мягкий по характеру, но мужественно сражавшийся на линии обороны, когда вблизи лагеря показалась первая карательная цепь.
Иван Андреевич командовать не умел. Он больше уговаривал, чем приказывал. И бог его знает, может быть, в тот час доброе слово было важнее командирского окрика.
Отряд притих. Никаких вылазок, разве лишь за продуктами Ходили.
Шоковое состояние продолжалось. Нужна была резкая перемена.
Трудно было начинать сызнова. Что-то пытался сделать политрук Кучер. То он шел на тайный склад, вспоминая покойного Тамарлы, который, так сумел сохранить продукты, что немцы не смогли, их обнаружить, хотя железными щупами протыкали весь лагерь, то добывал лошадей, нападая на бродячие обозы.
Кучера называли "товарищ комиссар". Никто не возлагал на него этих обязанностей, получилось само собой.
В лагерь Кучер возвращался усталым, едва держась на ногах. Он был молод и еще не мог понять главного. Партизаны смотрели на него как на своего спасителя, но ни они, ни он не задумывались, к чему их приведет собственная бездеятельность.
А мы в штабе понимали: или встряхнем Ялтинский отряд как следует, или он медленно, но верно сойдет со сцены партизанского движения, оставив в горах только трагический след.
"...И верю - ялтинцы не подведут!" - вспомнились мне слова секретаря обкома.
Пока подводили.
Нужен был прежде всего командир!
Имелся у нас на примете один человек, политрук пограничных войск Николай Петрович Кривошта. В одном из декабрьских боев мы оказались рядом...
Еще тогда я увидел, что это человек сильной воли. Немцы приближались, до них было всего метров двадцать. Я порывался дать команду открыть огонь, но Кривошта держал мою руку и говорил: "Еще немного, еще... Вот сейчас, сейчас..." У меня от страха на лбу холодный пот выступил, а он все придерживал. И я почему-то его слушал.
Наконец он поднялся, почти весело крикнул:
– А теперь даешь!
– и в упор стал расстреливать карателей.
Да, выдержка была у
Красивый украинец, кареглазый, высокий, такой плечистый и сильный, что казалось, будто ему одежда мала, он был уже ранен на войне, но об этом у нас почти никто не знал.
Мы вызвали Николая Петровича в штаб, откровенно рассказали о ялтинских партизанах и предложили возглавить отряд.
Он долго молчал, курил самосад. Докурил, окурочек смял и положил в карман. Это мне понравилось.
– Ну как?
– Согласен. Разберусь на месте. Могу одно сказать: воевать будут!
Идем в отряд. Снова дорога по яйле. Снега, снега - уже тошно от этой белизны. Выручает наст, он крепок.
Шагаем молча. Я, например, не знаю, о чем говорить. И он, как я заметил, не очень настроен на разговор. Идет себе, а глаза такие, какие бывают у человека, пристально заглядывающего в самого себя.
О чем думает?
Обратил внимание, как он идет. Где научился на всю ступню ставить ногу? Меня, например, учили этому в Дагестане, в горнострелковом полку, когда готовили из нас младших пехотных командиров. А его? Как у него отлично отрегулировано дыхание! Ничего не скажешь - профессиональный горный воин!
– Давно в пограничных войсках?
– С призыва, - коротко ответил Кривошта.
– От рядового до политрука длинная дорога?
– Годы.
– Отлично топаешь по горам!
– А пограничник всю жизнь не по асфальту шагает.
– Конечно, граница не ялтинская набережная.
Кривошта горячо:
– Граница - школа, застава - дом родной, пограничник - сторож страны.
– Свой род войск любишь?
– Есть за что...
– Он повернулся ко мне, сказал: - Хотел бежать от вас.
– Когда?
– И раньше, и совсем недавно.
– По какой причине?
– Долго к врагу прицеливаетесь. Его бить надо!
– Что же задержало?
– Партийный долг, товарищ начштаба.
Я промолчал. "Его бить надо!"... Гм... не громко ли сказано?
И все-таки где-то глубоко в душе я верил Николаю Кривоште, и было предчувствие, что веду к землякам самого нужного им человека. Но как они примут Кривошту?
К закату солнца добрались в отряд. У спуска в кошару встретились с Кучером. Я представил их друг другу.
– Здоров, командир!
– Здоров, комиссар!
Оба, как на подбор, рослые, крепкие, молодые. "Пожалуй, хорошая будет пара!"
У входа в кошару топтался сутуловатый часовой. Я узнал гурзуфца Семена Зоренко.
– Здравствуй, земляк. Чего согнулся в три погибели?
Он посмотрел на меня, промолчал.
В кошаре вокруг дымящего очага сидели ялтинцы. Все обросли бородами.
Холодно, неуютно. Сквозь полуразрушенные стены намело немало снега, который уже почернел от копоти костра. С дырявой крыши течет на людей - это тает лежалый на крыше снег. На меня, да, наверное, и на нового командира вся эта картина подействовала удручающе.