Крымский Джокер
Шрифт:
— Нет, Серега… Я вообще проездом, так сказать. Не мог тебя не увидеть, коль рядом пришлось странничать, — и он опять приобнял дядьку.
От Карытина не ускользнула внутренняя напряжённость Сергея. «Думает наверно, что я денег приехал подзанять. Или в гости напрашиваюсь… — вдруг пришла ему в голову мысль, — вот и мнётся как засватанный. Эх, что жизнь с людьми вытворяет!»
Витька легонько подтолкнул Серёгу в плечо:
— Ну что, может, вспрыснем встречу-то, а, дядюшка?
Сергей тут же испуганно спрятал глаза. Потом, немного отвернувшись,
— Не могу я… В завязке третий год.
До Витьки стала доходить истинная причина странного поведения родственника. Он достал сигареты и закурил.
Немного помолчали. Потом Карытин осторожно поинтересовался:
— Закодировался, что ли?
Сергей, не ответив, перевёл тему:
— На похоронах у матери почто не был? Ждал я тебя…
— Не напоминай, Серёга, будь другом! И так полжизни казнюсь. Но тебе скажу, может, поймёшь…
Витька печально посмотрел на не очень приветливого родственника и, бросив окурок в сторону урны, пояснил:
— Понимаешь… Просто не хотел видеть тётю Олю, как бы это выразиться поточнее, неживой, что ли… Она у меня в памяти и теперь юркая и весёлая суетится. А если б я её в гробу увидел, то тогда… Не знаю… Не смог себя заставить — ты уж прости…
Сергей понимающе кивнул, и снова отчуждённо нахмурился. Оба неловко помолчали.
«Да… Тут на теплоту и ласку рассчитывать не приходиться. Может, он за ту старую историю с брюликами стыдится… — подумал Витька, и сказал сам себе: — Ладно — хорош мужика мучить — пора заканчивать свиданку».
— Ты извини, Серёга — спешу я, если честно. Вон — и водила заждался, — Витёк кивнул на «девятку» и полез во внутренний карман — Тут такое дело…
Он вытащил простой белый конверт. Сергей с опаской следил за движениями племянника, как будто ожидал увидеть перед собой воронёное дуло пистолета. Витька спокойно сказал:
— Здесь — пять тысяч долларов. Хотел больше — но так уж сложилось… Будет возможность — вышлю ещё с оказией. Это тебе и семье твоей.
И протянул конверт с деньгами дядьке.
У Сергея удивлённо вытянулось лицо. Он сделал шаг назад, и пробормотал:
— Это…за что…не понял?
Витька улыбнулся своей неотразимой карытинской улыбкой:
— За жизнь, — он ещё раз крепко обнял ничего не понимающего родственника и сунул конверт с деньгами ему в карман: — Бывай, дядя Серёга! Не поминай лихом!
И, резко развернувшись, быстрыми шагами, не оглядываясь, поспешил к машине.
Сергей, застыв в полном недоумении, смотрел вслед племяннику. Потом недоверчиво открыл конверт, и, увидев пачку зелёных купюр, вдруг бросился вдогонку удаляющейся серому автомобилю. Он с трудом бежал, задыхаясь, и кричал на ходу:
— Погоди, Витька!! Эй, постой!
Толстый заметил его в зеркале и затормозил. Карытин, приоткрыв дверь, вдруг подумал, что дядька сдуру решил вернуть ему деньги. Он высунулся из машины и крикнул подбегающему к нему Сергею:
— Всё пучком, Серый! Прощай!
Но тот уже был совсем близко. Слёзы вперемешку с потом
— Стой…на секунду…Уф-ф! Я чего сказать хотел, Витька, — лицо Сергея дёрнулось как от боли. — Обманул я тебя тогда…совсем обманул. Так что… — он трясущейся рукой протянул конверт Виктору. Но тот прижал палец к губам, и прошептал:
— Тс-с-с… Я это знал… всегда знал… не мучься! — он стёр своей рукой капли то ли слёз, то ли пота с плохо выбритой щеки единственного своего родного человека и, высунувшись из машины, неловко чмокнул его куда-то в нос. — Держись!
Потом резко захлопнул дверь и отвернулся, чтобы Толстый не увидел его глаза. И зачемто пристегнув ремень безопасности, еле слышно пробормотал:
— Всё… Вынос тела состоялся… Поехали!
«Девятка» сорвалась с места, оставив у обочины пожилого всхлипывающего мужчину. В безвольно опущенной руке он держал белый конверт, из которого прямо на асфальт тихо вылетали зелёные лепестки.
… Припекало странное ноябрьское солнце… В Гагаринском парке города Симферополя в этот тёплый осенний день было полно народу. Мамы с колясками важно и неторопливо прохаживались по тропинкам среди высоких деревьев. Детишки устроили беготню возле смешного живого ослика, который должен был служить украшением фотоснимков, но почему-то скромно прижался к торговой палатке поодаль от скучающего фотографа, лениво прихлёбывающего пиво. Посередине водоёма в мозаике из опавших листьев, сиротливо покачивался единственный водный велосипед с подтёками ржавчины на железных баллонах. Парочки учащейся молодёжи уединялись на отдалённых лавочках, где бесконечно целовались и распивали различные напитки. Прозрачный и чистый воздух навевал мысли о недалёкой весне. И это — в середине ноября!
На краю длинной деревянной лавочки, выкрашенной в тёмно-зелёный цвет, сидела пожилая женщина. Несмотря на тёплую погоду, её тёмно-коричневое пальто было застёгнуто на все пуговицы, а на руках солидной дамы были тонкие лайковые перчатки с маленькими застёжками-кнопочками. Одной рукой она задумчиво поглаживала замшевую сумочку кофейного цвета, другой — неторопливо разминала папиросу.
Закурив, Лидия Петровна пустила вверх тоненькую струйку дыма и засмотрелась в яркоголубое небо, украшенное белоснежными перистыми облаками.
«Небо сегодня синее какое… Ишь ты, разгулялась погода! И кому это нужно? Скорее бы уж дожди зарядили! Вон, Боря, уж на что философ, а вот чтоб красоту природную уразуметь — слабо ему было. Да он и вообще её не замечал. Только бабки да бабы. Вот теперь и прикорнул где-то в лесу глухом под Киевом мой Боренька. Или в Днепре…» — Афанасьева посмотрела на часы.
Со вчерашнего вечера она сама (подумать только — сама!) три раза звонила Глебу. Федьку, он, конечно, толково обошёл на вокзале, но лицемерить Кораблёв так и не научился.