Крымский Джокер
Шрифт:
Дочитав абзац, Виктор в задумчивости взял со стола сигарету и закурил:
«Оптимистично — ничего не скажешь. Хороший подарочек Толстяк подкинул… — он отложил книгу в сторону, изумлённо качнув головой. — Вот стрём-то! Всадники… Барабаны шаманские… Ладно, не до мистики сейчас — надо портки подшивать…»
И, вдев в иголку новую нитку, он продолжил работу.
Василия Ивановича Ломакина разбудил телефонный звонок. На часах было около шести утра, когда он поднял трубку и услышал знакомый голос.
— Здравствуйте, Василий Иванович. Извините,
Дедушка Гриб узнал по голосу звонившего, и ему сразу стало не до сна:
— Говори — я слушаю.
— Около часа назад, работники ДАИ обнаружили ваш джип, припаркованный у обочины на пересечении улицы Горького и Сайгадачного. В нём труп. Свежий. Похоже, что кто-то из ваших ребят…
В голове Ломакина сразу мелькнула мысль: «Цыган…Мать твою!» Но он постарался как можно спокойнее спросить:
— От меня что нужно?
— Пока ничего. Будем выяснять личность убитого. Джип ваш уже отогнали на экспертизу.
Всё, что я могу определённо сказать — пострадавшего зарезали в уже стоявшей машине, и причём весьма умело.
— Я всё понял. Спасибо за звонок.
Василий Иванович дал отбой и с ненавистью уставился на телефонную трубку, как-будто только она была повинна в дурном известии. Его мысли стали лезть одна на другую:
«Ёрш твою медь, бля! Вот это запутка прорисовалась — Цыгана хлопнули! А может это не его? А кого тогда? Да нет — всё сходится. На своей трубе вчера он так и не отозвался… А малолетки евойной телефон никто не знает. И адреса.… Хотя, погоди-ка… Саныч вроде как с Цыганёнком её из школы пару раз забирал…».
Ломакин выскочил из кровати и стал быстро одеваться. У самой двери, он посмотрел на сладко спящую жену, и редкое чувство нежности охватило его. «Спит себе спокойно, как дитятко.… А тут разгребай навоз!.. Ничего — дай бог сломим этот куш, сразу валить надо будет отсюда! Устроимся с Верунькой и Андрюшкой где-нибудь в Испании… Внуки пойдут.… А от воров откуплюсь — и так всю жизнь на общак горбатился».
Наскоро ополоснув лицо, он выскочил в одной рубахе на двор, заваленный снегом.
«Цыган в снежки любил играть всю дорогу… Бедолага…» — мелькнула было мысль, но Гриб сразу отмахнулся от неё. В тапочках на босу ногу Ломакин быстро дошлёпал до флигеля. И, распахнув дверь, сразу наткнулся на спящего прямо на стуле возле биллиардного стола Санька.
Гриб резко затормошил его, и парень открыл сонные глаза:
— Ты чего, Иваныч? Рано же ещё…
— Слушай, Санька… Беда у нас — Цыгана завалили…
Сашок помотал головой и стал протирать глаза огромными кулачищами. Потом посмотрел на деда и пробормотал:
— Та не… Ты что-то путаешь, Иваныч… Просто он загулял со своей козочкой. Ща позвоню… — он потянулся во внутренний карман за мобилой.
Ломакин резко перехватил его руку. Потом, строго глядя в глаза бойцу, приказал:
— Просыпайся, паря! Не до перезвонов теперь… Верные люди доложились — умер наш Коля, царство ему небесное…
Дедушка широко перекрестился и, достав из кармана ключи, протянул одуревшему от таких новостей парню.
— Бери, Саныч, машину мою. И дуй к школе, где цыганская любовь штанишки протитрает.
Ты
Александр утвердительно кивнул.
— Так вот. Ничего ей пока не говори. Но нам она раньше ментов должна всё порассказать. Усёк? Всё — дуй! И пока никому ни слова. Я буду на связи….
Он вытолкал Санька из флигеля, и, ёжась на утреннем морозе, сам открыл ему ворота.
Потом, закурив, проследил, как огромная, словно акула чёрная «ауди» выехала на просёлочную дорогу и медленно двинулась в сторону шоссе. Не успел он зайти в дом, как за воротами раздались четыре условных сигнала. «Кого это ещё чёрт несёт в такую рань?»
— Иваныч заскочил в прихожую за полушубком, и, матерясь, поковылял к воротам.
Через глазок он увидел широко улыбающуюся физиономию Каретного.
Василий Бегунов уже третий год заведовал в одной серьёзной группировке, связанной с дедушкой Грибом, так называемым машинным бизнесом. Под крышей большого СТО, он лихо перебивал номера, перекрашивал кузова, менял агрегаты — в общем, занимался технической стороной вопроса, который в сводках МВД проходит как «легализация краденного автотраспорта». Кличку свою он получил за неуёмную любовь к песне Высоцкого «На большом Каретном». Да и его вотчину — огромную мастерскую, с его лёгкой подачи все стали именовать «Каретный двор».
Сейчас он нетерпеливо подпрыгивал возле ворот на месте и хлопал себя ладошками по бокам:
— Давай, открывай, Гриб Грибыч! Задубел я.… Ух, морозец, мать его!
Ломакин отворил незаметную калитку, выкрашенную под цвет забора, и запустил во двор красномордого Каретного со свекольным носом из которого свисала маленькая сосулька.
Потом молча поманил его рукой, и они прошли в дом.
— Ты чего так промёрз-то, кореш? — спросил Гриб, глядя на то, как Василий пытается скрюченными от холода пальцами расстегнуть дублёнку.
— Так это ж, бля, твои внезапные задачи меня до туберкулёза доведут! Машины ему неприметные среди ночи добывай.… Только выехал — в этой вонючей «восьмаке» через пять минут печка вырубилась. Вот и прокатился от самого Киева с ветерком!
Он начал дуть на озябшие руки. Дед Гриб, несмотря на дурное настроение, не мог не улыбнуться:
— Ну, пошли, что ли чаем напою, Мересьев хренов…
Красноносое лицо Василия расплылось в блаженной улыбке:
— Ча-е-е-м…. Горячим-прегорячим, и с вареньем…нет — лучше с мёдом… — Васька, поднимаясь за Ломакиным по ступенькам наверх, рисовал себе вслух желанные картины, — и чтоб камин жарко так горел… Поленца трещат.…И коньячок.…А потом в ванну.… С пеной…. А там Афродита такая уже ждёт… Сисястая… Долларов за сто, не больше…
— Будет тебе — раскатал губу, охальник, — оборвал его Василий Иванович. — Камин разжечь можно. И чайковского похлебать. А всё остальное — у себя в Каретном дворе устраивай. Вторая-то машина где?
— Будет тебе и вторая машина часам к восьми. «Опель Астра». Не очень пошарпанная, но с виду совсем потерянная. Где у тебя тут чайник, а, леший?
Ломакин, не обращая внимания на несколько панибратский тон промёрзшего насквозь Каретного, кивнул Василию на крепкий дубовый кухонный шкаф: