Кто бросит камень? Влюбиться в резидента
Шрифт:
— Готов, Олег Григорьевич? — послышался с порога голос чекиста. — Поехали.
Поезд заметно сбросил скорость. «Скоро станция», — машинально отметил Климов, неторопливо просматривавший прессу в купе скорого поезда. Проносящиеся за вагонным окном подмосковные пейзажи постепенно стирали напряжение, в котором Никита Кузьмич пребывал два последних дня. Он, конечно, надеялся на лучшее, на то, что парочка снова объявится и игра продолжится, — этот Муромцев уже пронял их со Свиридовым до таких печенок, что он с воодушевлением воспринял указание начальства выехать на юг и по обнаружении арестовать Седого. «Я тебя,
За окном промелькнула еще одна речка. Внизу за мостом мальчишки удили рыбу. Климов отложил газету. Эх, забросить бы эту свою работу к едрене бабушке да с удочкой к пацанам под мост! Или как там в старой присказке: «Молочка бы с булочкой, да полежать бы с дурочкой…» Климов даже потянулся. Вот ведь как занятно устроен человек: пять минут отдохнул — и тут же про дела забыл, всякая ерунда в голову полезла. Хорошо еще от назойливых попутчиков по купе отбился. Попутчики, двое представительных мужчин, направлявшихся в командировку по линии наркомата пищевой промышленности, едва бросив вещи, направились в вагон-ресторан. Они настойчиво звали с собой Климова, но тот благоразумно отказался, понимая, однако, какой непростой вечер предстоит ему с этими «веселыми ребятами».
Климов вновь взялся за газету. На глаза попала заметка, в которой один из руководителей управления канала Москва — Волга бодро вещал: «Приход к руководству водным транспортом сталинского наркома Н. И. Ежова немедленно сказался на улучшении работы канала Москва — Волга». Климов покачал головой. Еще в апреле народный комиссар внутренних дел Ежов был по совместительству утвержден наркомом водного транспорта. Когда Никита Кузьмич поинтересовался у Свиридова, что бы это значило, тот, ничего не ответив, только неопределенно развел руками. Хотя для Климова этот вопрос был риторическим. Он помнил, как осенью тридцать шестого тогдашний хозяин Лубянки Ягода был освобожден от должности наркомвнудел и назначен наркомом связи СССР. Через полгода его арестовали, обвинили во всех смертных грехах и приговорили к расстрелу. «Неужто нынешний хозяин на очереди?» — задал тогда себе вопрос Климов… И не он один. Но пока Ежов продолжал руководить наркоматом.
Поезд остановился. Климов смотрел в окно на снующих по перрону пассажиров, когда услышал стук и в дверном проеме появился молодой парень в форме сержанта госбезопасности.
— Извиняюсь, вы будете товарищ Климов? — козырнув, спросил сержант.
— Я Климов, а в чем дело? — недоуменно ответил лейтенант.
— Извиняюсь, позвольте документ?
Климов, не сводя с парня
— Вам приказано срочно вернуться в Москву, вот телефонограмма, — сержант достал из кармана листок бумаги.
«Нашлись, видать, наши беглецы», — радостно подумал Никита Кузьмич. В телефонограмме об этом, конечно, не говорилось, просто ему срочно предписывалось вернуться в Москву. Телефонограмма была подписана Селивановым.
— Ну и когда же первый поезд на Москву? — спросил Климов, следуя за сержантом.
— Вас, товарищ лейтенант, велено машиной доставить, — уважительно ответил парень. — Сейчас сразу и отбудете.
Глава восьмая
Неизвестный Глебову немолодой чекист в штатском, представившийся Дмитрием Никифоровичем, в кабинет которого доставили Михаила, явно нервничал.
— Что-то не получается у нас разговора, Глебов. Мы уже час с вами беседуем, а вы то ли действительно ничего не понимаете, то ли искусно прикидываетесь этаким… — хозяин кабинета сделал неопределенный жест.
— Послушайте, товарищ следователь, мне сказали, что меня ждет для разговора ваш сотрудник товарищ Свиридов. Вместо этого вы меня уже час допрашиваете о том, о чем я давно рассказал вашим сотрудникам, — с обидой в голосе произнес Михаил.
— Ну, положим, я вас еще не допрашиваю, а так… беседую, — усмехнулся чекист. — Вот ответьте мне на вопрос: как у вас со здоровьем? Все в порядке? Нервы крепкие? — Дмитрий Никифорович явно к чему-то клонил, но Михаил не мог понять к чему.
— Да не жалуюсь, — осторожно ответил он. — А почему вы спрашиваете?
— Удивлены? — хозяин кабинета недобро ухмыльнулся. — Вот и я удивлен: такой молодой, здоровый парень, и падает в обморок, когда враг народа пустил себе пулю в лоб?
— Но я же не знал, что он враг, — пробормотал Глебов, ошеломленный логикой следователя.
— Сдается мне, что знали. И не только знали, а и были его сообщником. Иначе чего вам в обморок-то падать?
«Вот так-так… летели две птички, лошадь да корова, как любит говаривать отец. Шутит он, что ли? Непохоже…» Возмущению Михаила не было границ:
— Послушайте, как вы могли подумать такое? Вы понима…
— А думать — это наша работа, — резко оборвал его чекист. — Вот и вы подумайте над своим поведением. Еще раз подчеркиваю: я вас не допрашиваю, а по-товарищески, как более опытный человек, беседую. Вот подумайте и вспомните, в чем заключались ваши контакты с Ласточкиным?
«Пошел на новый заход…»
— Да не было никаких контактов… здравствуйте, до свидания, он же человек занятой, все время на службе. А после командировки я вообще его очень редко видел.
— Ну и что он вам про Испанию рассказывал?
— Когда? — Михаил похолодел. «Неужели Серега…»
— Вам лучше знать когда, — насмешливо заметил чекист.
«Молчать нельзя, неправильно поймет».
— Когда он был у нас на первомайской вечеринке, я сказал, что хочу ехать добровольцем в Испанию.
— Похвально, — важно кивнул головой Дмитрий Никифорович. — Ну и что он вам ответил?
— Он сказал… сказал, что молодец, но пока этого не нужно, — медленно подбирая слова, произнес Глебов. «Все, дальше ни шагу».
— Что не нужно? — допытывался следователь.
— Не знаю, он не сказал. Не нужно, и все.
— Хм-м… а кто при этом разговоре еще присутствовал?
«Ну, точно. Серега где-то трекнул. А раз так, значит, его укрывать нечего».