Кто, если не ты?

Герт Юрий Михайлович

— Это что, тот самый?..— заговорили в президиуме.— Из седьмой школы?.. Но вы послушайте, как он говорит!..

— Вот вам бездельник и хулиган! — сказала Калерия Игнатьевна, обращаясь к заведующему домом учителя.— Его надо уметь воспитывать... Но не Сирину... Тот может выращивать разбойников вроде Бугрова...

Она слушала Шутова, кивала в такт его словам; пару раз даже, подбадривая, вставила:

— Продолжайте, продолжайте...

— Злопыхатели! — выкрикивал Шутов.— Клеветники! Критикуют, вопросы поднимают...

Какие могут быть такие вопросы? Если тебе что не ясно — подними руку и спроси учителя — он все разъяснит! Кампанелле поклоняются! А кто такой был Кампанелла? Итальянский монах! Зачем нам всякие иностранные кампанеллы, когда у нас есть Леонид Митрофанович, наш классный руководитель?..

— Он что-то путает,—поморщилась Ангелина Федоровна.

— Он волнуется,— пытаясь приглушить возникшую тревогу, сказала Калерия Игнатьевна,— Он волнуется и сбивается, но в целом-то мысль правильная: он осуждает...

А Шутова несло:

— Тут уже говорили предыдущий ораторы: не тем, чем нужно, занимается Бугров и его труппа! Нашлись теоретики любви! Какая любовь в нашем возрасте? Что нам, по шестьдесят лет? Нет, нам всего по семнадцать! И мы еще аттестат зрелости не получили, а они — про любовь!.. Просто позор!

Всхлипнул смешок, другой, третий...

— Они, видите ли, пьесы сочиняют, сатиры! Нас, видите ли, в мещан превратили! А какие мы мещане? Мы по двадцать копеек взносы платим! А если потребуется, так мы не то что ничего не пожалеем,— мы и по сорок копеек внесем. Только нас не трогай, вот так!..

Она слишком поздно поняла свою оплошность. Смех катился по рядам волнами; в президиуме уже улыбались и негодовали; Калерия Игнатьевна стучала костяшками пальцев по столу, но Шутов не знал удержу.

— Замолчите!—крикнула Калерия Игнатьевна, теряя самообладание.— Вам... Вам только в цирке выступать!.. Кто вам позволил устраивать балаган?!

Шутов запнулся. У него было печальное бледное лицо арлекина. Кинув на директрису невинно-дурашливый взгляд, огорчился:

— Балаган? А мне сказали—диспут...

Колокольчик бессильно трепыхнулся в руке Калерии Игнатьевны. Это они всех так настроили! Они! Они!

Она уже знала, как поступит завтра.

Но сейчас?..

Но сейчас?..

Теперь в зале не затыкали кулаками рты, не гнули головы — сцену захлестнуло бурным, веселым валом смеха. 

БОЙ НАЧИНАЕТСЯ СЕГОДНЯ 

1

—Ждите здесь,— приказал белобрысый.

Клим остался один. Коридор узким тупиком упирался в глухую стену. Толстая ворсистая дорожка, несколько стульев, три безмолвные двери... Под высоким потолком светился круглый желтый плафон, безразличный и тусклый, как рыбий глаз.

После шумной улицы с расплывшимся

от солнца асфальтом здесь было сумеречно, прохладно и тихо.

«Забавная история»,—подумал Клим.

И еще раз повторил про себя, что бояться нечего. Абсолютно нечего. Просто смешно чего-то бояться. Сейчас его пригласят войти — и все разъяснится. И снова улица. На тротуаре колышутся узорчатые тепа акаций... Наверное, Кира и Майя еще в библиотеке. Повторяют Горького — _н ни о чем не догадываются. И никто ни о чем не догадывается. Да и о чем догадываться?..

Он вдруг заметил, что стоит перед дверью напряженно вытянувшись, будто ждет команды «...марш!» Усмехнулся, ослабил ногу. Где-то скрипнула дверь, прошуршали шаги... Снова все замерло. Никто не выходил, не приглашал. Может быть, о нем попросту забыли?..

Ему казалось, он стоит бесконечно долго. Собственно, почему бы не присесть? Он хотел сесть, но тотчас подумал: «А если здесь этого не полагается?»

И продолжал стоять. Смешно! Он вел себя так, словно не принадлежал себе. Неужели, чтобы присесть, надо ждать чьего-то разрешения?..

Он заставил себя опуститься на стул, возмущенный тем, что с ним происходит. Происходило что-то странное. С того самого момента, как он увидел машину. Они с Игорем и Мишкой раньше девушек вышли из библиотеки. Простились. И Клим отправился домой. Шел, бормотал стихи: 

Мира восторг беспредельный .

Сердцу, певучему дан...  

Во дворе, у подъезда, в котором он жил, стояла «эмка» с блестящим черным верхом. Мало ли почему она могла там стоять? Но он сразу же ощутил какую-то связь между собой и этой «эмкой» и подумал, что ждет она именно его.

Ему хотелось возможно быстрее и незаметнее юркнуть в подъезд, но, против воли, проходя мимо машины, Клим замедлил шаги. Когда он был уже у самого крыльца, сзади щелкнула дверца и чей-то голос произнес:

— Вы — товарищ Бугров?

Он обернулся.

В глаза назойливо рябили цветочки вышитой украинки.У человека, стоявшего перед ним, были бесцветные, чуть намеченные брови, бесцветные ресницы, жидко подсиненные глаза. Весь он был какой-то бесцветный.

— Прошу вас проехать со мной,— с деловитой вежливостью предложил он, уступая Климу дорогу вперед.

Клим не удивился. Как будто, таясь от себя, он только и ждал этого человека и эту машину, и теперь, с их появлением, испытывал что-то вроде облегчения. Ему стало все равно. Все — все равно. Странное, дряблое безразличие овладело им. То есть ему хотелось возмутиться: «Что вам нужно? Я не хочу никуда ехать! Мне некогда!» Но он промолчал. Только с трудом отодрав язык от сухого неба, пролепетал:

— Пожалуйста...— и послушно полез в машину.

И ни о чем не спросил — всю дорогу. Шофер тоже