Кто, если не ты?
Шрифт:
Михеев молчал, равнодушно глядя в окно.
— Кто попросил?!
— Не ори,— сказал Лихачев.— Ну, я попросил...— он виновато дернул себя за рыжий хохол.
— Еще кто списывал? Слайковский, ты?..
— Да что ты пристал, как банный лист! — весело огрызнулся Слайковский.— Ну, списывал, ну и что?
А Игонин? А Новиков— не списывали? А Ипатов?.. Все завертелось, завихрилось перед глазами Клима. Так вот как!.. Вот как... Вот, значит, как... Ловко! Ловко же его водили за нос!
— А что? Может, мы все сходим, покаемся? — уже откровенно издевался Слайковский.-—
— Эх, вы!..— слова гвоздями застревали в горле.— Эх, вы... А еще... Ведь вы же за правду голосовали! За правду — во всем!..— Клим задохнулся.
— Из правды шубу не сошьешь,— спокойно сказал Ипатов, и Клим услышал презрительный, полный скрытого ликования голос Шутова:
— А ты, комсорг, возьми ее себе — правду! Мы уж как-нибудь... обойдемся...
— Ах, так!..— Клим бросился к «Зеркалу», рванул газету со стены:
— Ну и черт с вами! Будь по-вашему! Вам не комсорг, а шут нужен! — и выскочил из класса.
19
А вечером с ним поссорился Мишка. Хотя когда Мишка шел к Бугрову, он вовсе не собирался ругаться, только на душе у него скребли кошки. Он знал, что поступил неправильно, не выступив, не поддержав Клима. И ребята поступили неправильно, нечестно. Клим прав. Но хотя он и прав, а тоже поступил неправильно. Все поступили неправильно, все были виноваты. Но как это может быть, чтобы все были неправы? В голове у Мишки все перемешалось, а он шел к Бугрову не для того, чтобы спорить, а просто потому, что его друг попал в беду.
Однако у Клима он встретил Турбинина — они с Бугровым рассуждали о плане Маршалла: какую ловушку он готовит для Западной Европы. Рассуждали так, словно сегодня ничего и не произошло в школе, и Мишке казалось: оба фальшивят и прикидываются.
Игорь, который сделал «Дипломатический словарь» своей настольной книгой, непринужденно сыпал именами и названиями: Бивен, Бидо, Дауэс, Пентагон, Кэ-д-Орсэ... Клим шпарил цитатами из Энгельса. Мишка сидел на сундуке и ждал, когда Игорь уйдет. Но Игорь не уходил. Мишка сам несколько раз уже порывался домой, но что-то удерживало его. Все-таки, наверное, он так бы и протомился молча весь вечер, если бы Игорь не обратился к нему с каким-то вопросом, снисходительно улыбаясь и заранее представляя, что Мишка ляпнет какую-нибудь глупость. Мишка разозлился:
— Корчите из себя политиков, а сами... Дезертиры вы!..
— Что такое? — переспросил Игорь все с той же снисходительной улыбочкой.
— Дезертиры! — повторил Мишка.
Клим — он не сумел притвориться, будто не понял Мишку — Клим спросил, глядя на Мишку в упор:
— Кто дезертир?
— Ты!—сказал Мишка.— И еще... индивидуалист!..— он всегда побаивался громких слов, но в такой компании без них не обойдешься.— Ты индивидуалист, самый настоящий!..
Только теперь ему стало ясно, в чем именно неправ Клим, но если бы не злость против Игоря, он, может быть, никогда бы не решился, на такой бунт.
— Это почему же вдруг — индивидуалист? — Игорь коварно подмигнул Климу, предвкушая забавную сценку.
— Почему? Один против коллектива — вот почему!.
—
— Хорошо...— Мишка потер лоб, стараясь что-то припомнить,—Ты мне .когда-то говорил... Маркс тоже... На каком-то конгрессе... оказался против большинства бакунистов... Что же, он бросил Интернационал, сказал — ищите себе другого? Не бросил! Он боролся!..
Игорь рассмеялся:
— Нашел с чем сравнивать наше стадо баранов!..
— Хорошо...— сказал Мишка, не отводя глаз от Клима,— Значит, бараны... А вы-то кто?.. Вы?
Игорь улыбнулся:
А мы, мудрецы и поэты.
Хранители тайны и веры,
Унесем зажженные светы
В леса, в катакомбы, в пещеры...
— Так... И будете одни теперь жить?.. В катакомбах? Сами по себе?..
Что бы ни говорил Игорь, но Клим так не думал, в этом-то Мишка был убежден. Он отлично видел это по растерянному, хмурому лицу Клима, по его затосковавшим глазам. Но Клим — как будто его уличили в тайных мыслях — вспыхнул и крикнул:
— Да, одни! Сами по себе!..
Он осыпал ребят упреками, он перебрал все — и Яву, и воскресники, и последние собрания... Все! Он оправдывался. Он подписывал капитуляцию перед Турбининым, который иронически улыбался из-за плеча Клима. И Мишка не знал, что ему сказать, чем опровергнуть, он понял, что делать ему здесь больше нечего. Здесь был Турбинин. И Мишка ушел.
По пути домой он думал. Он еще никогда столько не думал. Думал о ребятах. Они поступили скверно. Но они не бараны. Они же сами пришли в первый день на Собачий бугор. Они помогли спасти Егорова. Они первую неделю сидели хорошо, старались не получать двоек... Они были хорошие ребята. И — Клим хотел хорошего. Почему же все получилось так плохо? Мишка искал, но не находил ответа.
...А Клим? Он стал закадычным другом Игоря — с того дня, как широкая трещина пробилась между ним и классом, между ним и Мишкой, между ним и тем, прежним Климом, о котором он старался не вспоминать...
Они никогда не скучали друг с другом; Климу все больше нравился скептический склад ума Игоря, они вместе учили уроки, каламбурили, острили, смеялись.
Как-то нечаянно забрели на школьный вечер; в за-ле полупусто, по левую сторону прохода скамьи заняли ребята, по правую — девочки; смешно: сидят, ручки на коленках, шеи вытянуты — будто в испанских брыжжах; тоже смешно. За трибуной — девушка, когда-то Клим встречал ее в райкоме... Хорошилова, кажется. Очки поблескивают — хочет быть серьезной и строгой. Лекция о дружбе и товариществе, о коллективе... Ипатов сидит, считает плафоны. Как это он сказал? «Из правды шубу не сошьешь...»