Кто есть кто (фрагмент)

Нудельман Рафаил Ильич

Мне уже было все равно, увидит меня кто-нибудь или не увидит. Я быстро сбежал по лестнице и боковым коридором вышел в вестибюль к главному входу.

При свете уличного фонаря можно было разглядеть положение стрелок на больших институтских часах. Без десяти десять! А на моих... на моих двадцать шесть первого...

Значит, здесь без десяти десять... интересно, какого дня?

Версия умерла - да здравствует версия!

Линькову сначала показалось, что он ослышался. Он спросил, запинаясь на каждом слове:

– Это... это что же означает? Что

моя... ну, что та версия... она справедлива?

Он тут же осознал, что не хочет... что даже боится этого внезапного подтверждения. И по усмешке Шелеста, добродушно-иронической, увидел, что тот понял его страх.

– Ну, что вы, Александр Григорьевич!
– успокоительно прогудел Шелест. Ничего даже подобного! Историю вы действительно рассказали прямо-таки захватывающую...

– Но ведь эта история была целиком вымышленной, - сказал Линьков, обретая обычный свой спокойный тон, - А если камера вернулась нагруженная, то это вроде бы подтверждает...

– Не подтверждает, - возразил Шелест, - наоборот: опровергает!

– Позвольте, - удивился Линьков, - может, я вас неправильно понял? По вашим расчетам вышло, что камера вернулась с человеком, ведь так?

– Ну, не совсем так. По расчетам нельзя установить, был это человек или, допустим, чурбак того же веса. Но поскольку чурбак не может открыть дверь камеры и уйти, а камера пуста...

– Да, действительно, я не сообразил, - смущенно сказал Линьков, Почему-то я думал, что для перехода нужно одинаковое количество энергии, независимо...

Как это я... ведь в пустой камере не совершается работа!

– Почти не совершается, - поправил Шелест.
– Все-таки сама камера имеет массу, и подставка тоже... Но, чтобы переместить добавочный груз, конечно, требуется соответственная добавочная энергия. Подсчитал я грубо, разумеется, но сомнений нет: за вычетом обычной мощности остается как раз такая добавочная, которая в данном режиме нужна для двойного переброса массы килограммов эдак восьмидесяти...

– Значит, Стружков. вернулся?
– задумчиво проговорил Линьков, Странно...

Где же он?

– Этого я не знаю. Но ясно, что он вернулся.

– А может, при переходе... Вы уверены, что он, так сказать, жив-здоров?

– Кто ж его знает...
– помолчав, ответил Шелест.
– Однако ведь он вышел из камеры... и из института. И без посторонней помощи, надо полагать. Странно, конечно, что он до сих пор не показывается...

– Вахтера надо спросить, - спохватился Линьков, - Я пойду узнаю, кто дежурил вчера вечером.

– А у наших вахтеров дежурства суточные, смена в восемь вечера, скорее всего, он же сейчас и дежурит. После совета я буду у себя, вы, пожалуйста, сообщите, что успели узнать. Если, конечно, сам Стружков до тех пор не объявится.

– Да, но как быть с этой "гангстерской версией"?
– задумчиво спросил Линьков, - Психологические натяжки в ней явные и ужасающие, а вот логически она выглядит вполне аккуратно. И все факты отлично нанизываются на одну нить, располагаются на одной мировой линии. Если

путешественник по времени вмешивается в прошлое, то он тем самым создает новую мировую линию. Но ведь в данном случае никаких новых действий даже не предвидится! Все, что предстоит совершить нашему гипотетическому Б после возвращения в прошлое, уже совершено, уже было на нашей мировой линии: и смерть А, и похищение его записки, и даже то, что этого Б видели поздно вечером в институте.

– Ну, это, знаете: - недовольно отозвался Шелест, - События, говорите, совершились еще до перехода Стружкова в прошлое? А кто же их совершил, можете вы мне объяснить?

– Да, с причинностью здесь обстоит плоховато!
– подумав, согласился Линьков.

– Если переход Стружкова - причина, а, скажем, похищение записки следствие, то получается, что в этой схеме следствие предшествует причине...

– Вот именно!
– сказал Шелест, - Все эти петли времени очень эффектно выглядят в фантастических романах. И даже не только эффектно, а вроде убедительно. Пока не подойдешь и ним с логической проверкой. А тогда сразу обнаруживается, что все это сплошной блеф! Да вот вам такая простенькая логическая задачка для проверки на основе вашей же схемы. Допустим, что ваш Б встречает в прошлом не А, а самого себя. Возможен такой вариант?

– Вполне!
– согласился Линьков, и вдруг мелькнула у него в голове какая-то странная ассоциация... смутная догадка...

– Так вот. Предположим, что Б убьет не А, а самого себя: то есть тамошнего своего двойника, - продолжил Шелест, - Могут, по-вашему, оба эти события - и переход в прошлое, и убийство самого себя - лежать на одной линии?

Вот оно! Линьков застыл, прислушиваясь к отчетливо зазвучавшей наконец мысли. Как просто! Как ясно! А он-то ходил три дня вокруг да около, совсем рядышком и ничего не видел!

– Ох, простите, я задумался...
– пробормотал он, поняв, что Шелест молча ждет его ответа.
– Ну, конечно, конечно, эти два события никак не умещаются на одной мировой линии. Если Б убил себя в прошлом, то он не мог существовать в будущем... Это значит, что на данной линии у него нет продолжения. И это значит, далее, что неоткуда взяться тому Б, который пришел из будущего. Некому убивать, и поэтому убийство произойти не может...

Да, но ведь из этого следует, что самого себя убить невозможно...

– Ничего подобного!
– возразил Шелест.
– Вовсе не это следует, а другое: что в результате такого вмешательства возникает новая мировая линия!

– Понятно...
– после паузы сказал Линьков.
– А раз это происходит при одном виде вмешательства в прошлое, то должно происходить и при всяком другом, так?

– Разумеется. Время ведь не может приобретать различные свойства в зависимости от того, как ведет себя тот или иной путешественник по времени.

– Я вот чего никак не могу усвоить, - сказал Линьков.
– Это новая мировая линия, этот другой мир, он ведь существует, по-видимому, рядом с нашим. Но время-то едино...