Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
Он уже разговаривал с инспектором по труду, который показался ему человеком приятным. Как только Куфальт выздоровеет, его направят на алюминиевое производство, где он будет зачищать алюминиевые отливки. Работа незнакомая и поэтому интересная. Все-таки что-то новое. Плетением сетей в этой тюряге не занимаются.
Быстро смеркается, он сидит на кровати и ждет, когда мимо пройдет ночная стража. Табак спрятан в матраце. Как только она пройдет, можно будет преспокойно курить. Вначале нельзя вести себя в тюрьме нахально, со временем
Завтра он прежде всего почистит крышку параши, она еще не такая чистая, какой должна быть.
За несколько спичек он наверняка получит пасту для чистки, надраит все до блеска и сразу же приобретет благосклонность главного надзирателя. Потом вымоет окно, спешить некуда, у него достаточно времени, чтобы привести все барахло в порядок. Нужно только чтобы врачи скорее выписали его на работу, иначе в камере затоскуешь. Послезавтра начнут выдаваться библиотечные книги, а до того придется обойтись Библией и молитвенником. Надо подлизаться к библиотекарю, чтобы получать тома потолще. Пока он, конечно, будет получать только одну книгу в неделю, но он твердо рассчитывает уже через полгода перейти во вторую категорию, а там уже разрешают брать по две книги в неделю.
Хоть он и арестант, но ко всем сможет подлизаться, это он умеет. Научился. Он записался также на прием к пастору; на этот раз он не будет настолько глуп, чтобы портить отношения с пастором. Испорченные отношения ни разу в жизни ему не помогли, надо чему-нибудь учиться и на собственных глупостях.
Пора бы уже пройти этим ищейкам, он страшно истосковался по куреву.
Но здесь все-таки лучше, чем на воле. На воле курил запросто, совсем не ценя этого, здесь же — подумать только, прошло уже целых восемь часов, как он выбрался из предвариловки и ни разу не закурил. Такого на воле не бывало.
На воле и книжку спокойно не почитаешь. Надо постараться получить описание какого-нибудь путешествия. Книги Хедина всегда очень толстые, и иногда в них встречаются картинки с обнаженной женской грудью или ногой — полный порядок.
Щелчок — и в камере вспыхивает свет.
Куфальт вскакивает и вытягивается по стойке смирно. Щелкнула заслонка на глазке, свет из него слепит, и не видно глаз вошедшего.
— Ложитесь, дружище, или, может быть, вам нужна нянька?
— Это было бы славно, господин главный надзиратель, — ухмыляется Куфальт и тут же начинает раздеваться.
— Ладно, доброй ночи.
— Доброй ночи, господин главный надзиратель. И большое спасибо.
Щелчок — и в камере снова темно.
Куфальт прижимается к двери и прислушивается.
Он слышит, как шаги удаляются, затем они раздаются на другой стороне коридора, и вот они уже гремят по лестнице. Горизонт чист.
Он берет свернутую сигарету, спичку — сегодня он еще разок воспользуется спичкой: так удобней, — пододвигает к окну стол, ставит на него табуретку и осторожно взбирается впотьмах наверх. Затем,
Господи, до чего же здорово, можно наполнить себе полные легкие. Сигарета в тюрьме — это нечто великолепное, самое приятное на свете!
— Эй, новичок, — шепчет чей-то голос.
— Да? — отвечает он.
— Ты куришь?
— Ты же чувствуешь!
— Принеси мне завтра на прогулку немножко табачку. Я твой сосед слева.
— Посмотрим.
— Нет, ты уж точно принеси. Я расскажу тебе кое-что о надзирателе нашего блока, и ты быстро получишь тепленькое местечко.
— А почему же у тебя его нет?
— О, я через пять дней выхожу на волю.
— Счастливчик. Сколько же ты отмотал?
— На полную катушку — полтора года.
— Полтора года ты называешь «полной катушкой»? Я схлопотал семь.
— Ну, не знаю… Что же ты натворил?
— Ограбил ювелирный магазин Воссидло на Юнгфернштиге. Наверное, уже слышал об этом?
— Черт подери! Тогда семь лет — считай дешево отделался. Тебе что-нибудь перепало?
— Изрядно, я бы сказал.
— Слушай, приятель… — начинает другой.
— Чего еще?
— Если захочешь передать письмо на волю и тебе понадобятся деньги в тюрьме, можешь на меня положиться. Я не проболтаюсь. Не продам легавым, где ты припрятал деньжата…
— Надо подумать.
— Но у меня осталось только пять дней.
— Я успею сказать. За что сидишь?
— Растрата…
— Ну, приятель, и ты хочешь, чтобы я подпустил тебя прямо к своим капиталам?..
— Я же не буду обкрадывать товарища, как ты мог обо мне такое подумать! Этих толстопузых — да, всегда! Но товарища, которому еще семь лет сидеть!.. Так ты дашь мне письма? Деньги-то у невесты?
— Может быть…
— Слушай, товарищ, — настаивает другой, я же могу купить тебе что захочешь. А уж передать тебе все это в кутузку я как-нибудь смогу, не бойся. А табак можешь мне завтра не приносить. У меня табаку навалом. Я просто так сказал, подумал, что ты еще зеленый. Я могу оставить тебе целую пачку табаку и папиросную бумагу. Потом у меня есть еще хороший кусок туалетного мыла. Получишь и его…
— Ладно, спокойной ночи, приятель, — говорит Куфальт. — Я заваливаюсь на боковую. Насчет письма подумаю, утро вечера мудренее.
— Подумай и не связывайся ты здесь с тюремными служащими, эта публика тебя сразу же заложит. Эй, приятель, постой, ты еще здесь?
— Да, но я уже ухожу.
— Сколько денег-то?
— Всего было тысяч пятнадцать. Две или три ушли…
— Дружище, приятель, и это все у твоей невесты?! Да за такие деньги я готов отсидеть лет десять. Даже двенадцать…
— Спокойной ночи, приятель.
— Спокойной ночи, товарищ. Я захвачу завтра для тебя табак.
Куфальт тихо спустился со своего трона, все аккуратно убрал и завалился спать.