Кто хоть раз хлебнул тюремной баланды
Шрифт:
Фалладу охватывает страх за завтрашний день, за жену и ребенка — тот же страх испытывает и Пиннеберг. Да, Фаллада мог бы закончить роман на более оптимистичной ноте — если бы сам не сделался безработным, если бы на своей шкуре не ощутил, что такое кризис, если бы сам не изведал мук маленького человека — пусть даже в течение сравнительно недолгого времени.
Когда личного опыта не хватало, Фаллада не прекращал поисков, пока не находил того, что ему было нужно. Так было, например, с профессией Пиннеберга: Фалладе многим приходилось заниматься в жизни, но он никогда не продавал готового платья. Тем не менее у читателя складывается впечатление, что так описать работу продавца мог только человек, сам всю жизнь простоявший за прилавком.
Как же сложилась
«Меня спрашивали, — писал Фаллада позже, — почему я не дал на этот вопрос ответа. Мой единственный ответ — это Овечка, иного я не знаю. Счастье и нищета, заботы и ребенок, забота о ребенке, радости и горести обычной человеческой жизни — вот и все, не более того, но и не менее». И далее: «Да, Овечка — вот единственный ответ, который я знаю… Но я знаю также, что это — один из многих возможных ответов, что на этот вопрос и нет такого ответа, который удовлетворил бы каждого. У каждого свой ответ, ибо и судьба у каждого своя».
И потом, сам Фаллада не считает, что на долю Пиннеберга выпадают одни несчастья: «Ему знакомы не только боль и нужда, не только грязь и вечная борьба за существование — ему знакомы и любовь, и порядочность, и взаимопомощь…» И дальше приводит анекдотическую историю: человек решил купить брюки и пошел в магазин. Искал, искал, но не нашел ничего подходящего и уже хотел уйти, но вспомнил про Пиннеберга — и пожалел продавца, купил, какие были. Именно этого, по словам Фаллады, он и хотел добиться своим романом: «Пусть люди станут хоть немного добрее, пусть хоть раз откажутся от привычки без нужды отравлять друг другу жизнь». И дальше: «Помните, как моя Овечка говорит своему милому об островке, на котором они живут, а вокруг бушует огромный, злой мир?.. Разве не все мы живем на таком островке, где каждый может причинить зло другому, и нет человека, который не терпел бы от ближнего своего? Но нужна хотя бы крупица порядочности, без нее нам, маленьким людям, будет совсем худо. Это единственное, чего я хочу. Вот и все».
Овечка — только один ответ на этот вопрос, и никто не упрекнет Фалладу, если он признается, что не знает «лучшего». Но к чему тогда все эти долгие объяснения? Откуда он знает, что это — «лишь один из многих возможных ответов», что «нет такого ответа, который удовлетворил бы каждого»? Фаллада не просто сомневается, он и в самом деле думает, что не знает такого ответа. Конечно, судьба у каждого своя. Но и общий, а точнее, общественный ответ на вопрос, что же дальше делать «маленьким людям», не мог не приходить в голову и Хансу Фалладе: в теории он был найден еще за сто лет до него, а на практике его на глазах у Фаллады пытались воплотить в жизнь коммунисты. Любовь, порядочность и взаимопомощь помогают преодолеть личное горе и какую-то часть повседневных тягот и забот; но их недостаточно, чтобы совладать со всею грязью капиталистического общества, чтобы раз и навсегда покончить с изнурительной каждодневной борьбой за кусок хлеба. Крупица порядочности, когда люди без нужды не отравляют друг другу жизнь — и это, по словам Фаллады, все, чего он хотел? Но разве весь его роман — не доказательство того, что сами люди в этом не виноваты, что именно общество вынуждает их биться друг с другом не на жизнь, а на смерть? Разве он сам не показал, в частности, ка примере увольнения продавцов у Манделя, как это общество превращает людей в зверей, вырывающих друг у друга добычу, в данном случае — покупателей? Разве не он сам сравнил подобную моральную проституцию с «настоящей панелью»?!
Попытка Фаллады объяснить, в чем же заключается цель его романа, и в этот раз вступает в противоречие с самим романом. Может быть, читатель должен вспомнить слова Овечки об островке? Тогда уж и самому автору не грех было бы перечитать это место. Не Овечка, а рассказчик, то есть он сам, спрашивает: «Разве плохо было бы быть друг с другом рядом, ощущая себя маленьким, теплым островком?» Мелочь, казалось бы. незначительная деталь, но как ярко проявляется в ней это противоречие! Это ведь сам автор мечтает об «островке»,
Корни такой ограниченности и причины того, почему он так односложно ответил на вопрос «что же дальше?», следует искать в личности самого Фаллады. Некоторый свет на это проливают слова Иоганнеса Р. Бехера, сказанные им в 1947 году в добром, по-дружески откровенном очерке о творчестве уже покойного Фаллады: «Он был поэтом, а не мыслителем».
В отличие от большинства других писателей, вышедших из буржуазной среды, Фаллада не получил никакого образования. Гимназии он не окончил, в университете не учился. Сам своим образованием тоже, в сущности, никогда не занимался. Так что представления о теоретических и методических основах мышления, как вообще человеческого, так и своего собственного, были у него самые смутные.
Фаллада ценил в жизни деятельность, практику. Когда он начал работать, ему не было и восемнадцати лет. Два десятка лет подряд он переезжал из города в город, брался то за одно, то за другое. С юных лет его преследовали всяческие физические несчастья и нравственные страдания. С семьей своих добропорядочных родителей он порвал рано. Были у него и некоторые другие черты характера, благодаря которым он близко познал жизнь деклассированных элементов и какое-то время был лишен права считаться «приличным немцем». Он окунулся в среду мелкой буржуазии, стал сам «маленьким человеком». В нем и впрямь было много от Пиннеберга. Вопрос «что же дальше?» всю жизнь преследовал, как мы видим, и самого Фалладу.
Далее Бехер пишет: «Этот человек не умел задумываться… Человек, столько думавший над судьбой своих героев, думал только о ней — и слишком мало о своей собственной судьбе». Так сильная сторона Фаллады оказалась в то же время и его слабой стороной. Его практическое знание жизни и опыт, накопленный во многих ее областях, во многих профессиях и занятиях, даже противозаконных, его знание самых «запретных» уголков общества, знакомство с удивительнейшими людьми всех слоев общества дали ему, конечно, богатейший материал, став основой всего творчества (особенно те двадцать лет, которые он «провел на службе»; но и позже, став профессиональным писателем, Фаллада не порывал своих прежних связей — без них он просто не смог бы жить); но именно это практическое знание жизни и помешало ему стать мыслителем, научиться держать ответ перед самим собой и вникать в первопричины общественных явлений.
Слова Бехера можно перефразировать так: Фаллада был поэтом, а не политиком. В конфликте со своим классом Фаллада не пошел дальше разрыва с родителями. Не прошел он и буржуазных университетов, которые могли бы заставить его бросить вызов их науке, а тем самым и буржуазии как классу. Фаллада не участвовал в мировой войне, а значит, не мог сделать тех выводов, которые неизбежно приходили в голову каждому пережившему ее человеку. И наконец, целая пропасть отделяла его «практическую жизнь» от жизни рабочего человека, пролетария, которого сама классовая действительность превращала в социалиста, и если такой рабочий становился писателем, то, как Вилли Бредель, он превращался в рупор идей своего класса.
Но путь в рабочий класс был для Ханса Фаллады закрыт. «Приличным немцем» его тоже не считали. Он усвоил образ мысли мелких буржуа и никогда всерьез не задумывался о том, какова же должна быть его политическая позиция. Однако Фаллада — сильный реалист, и его романы ставят перед читателем самые насущные, жгучие вопросы, главный из которых — все тот же вопрос «что же дальше?», даже если он и поставлен не осознанно.
В «Маленьком человеке» политическая индифферентность Фаллады проявляется прежде всего там, где он описывает мировой экономический кризис, который, помимо всего прочего, вызвал значительное обострение политической борьбы. Когда таким крупным, даже историческим событиям писатель отводит место где-то на периферии своего романа, как это делает Ханс Фаллада, он оказывается не способен на широкие обобщения, на далеко идущие выводы и не может добиться подлинной художественной глубины создаваемых им образов.