Кто сеет ветер
Шрифт:
— А ты его в переносье!
Беренс, почувствовав близость смерти, пронзительно завопил о пощаде. Круглые голубые глаза его от страха и напряжения борьбы сделались выпуклыми.
— Парни! Ребята!.. Голубчики!.. Погорячился я. Простите ради Христа… Бочку лучшего рома поставлю, клянусь вам! — выкрикивал он в неописуемом ужасе,
Бертье, стягивая веревками его руки, усмехнулся.
— Рабочие у вас, гадов, пощады не просят, и вам ее нет, — сказал он, бледный от злобы и торжества.
Ярцев и Наль продолжали хлопотать около девушки, стараясь привести ее в чувство, но пульс ее все еще бился чуть слышно; глаза и губы были плотно закрыты, кровотечение не прекращалось.
— Загубил человека… Под котел его, парни! В топку! — крикнул горестно Падди, которому вдруг показалось, что Эрна уже не дышит.
Он бросился к связанному механику. Беренс заерзал по грязным плитам, как рыба, упавшая из воды на песок с мертвящим крючком под жабрами.
— Братцы, простите!.. У меня же семья… восемь душ… Ради детей!.. У вас ведь тоже есть дети, — хрипел он в отчаянии.
Негр, ирландец и Ким подняли его над настилкой.
— Нашел у кукушки гнездо! — воскликнул француз. — Тащи его, парни. Башкой повертывай в огонь. Ни один черт не узнает, куда девайся: сгорит лучше угля.
Беренс издал вопль ужаса. Наль торопливо шагнул наперерез морякам.
— Стой, Бертье, брось это дело. Сестра жива!.. И потом пролетарии так не борются, — сказал он взволнованно.
Бертье остановился. Бешенство его сразу стихло. Беренс, плача и задыхаясь, продолжал молить моряков о пощаде. Падди и Ким нерешительно переглядывались.
— Очнулась, — сказал громко Ярцев. — И кровь уже не идет.
Эрна открыла с глубоким вздохом глаза, потрогала на виске мокрую паклю и брезгливо ее отбросила. Ярцев помог ей встать и, перевернув вагонетку, посадил девушку, как на стул.
Бертье поворотился к ирландцу.
— Падди, смой с механика грязь и пусть убирается к черту, пока не сделали его шлаком. Но рук, смотри, не развязывай, а то, пожалуй, снова драться полезет.
Ирландец и негр наполнили большую бадью соленой водой и подошли к Беренсу.
— Лезь, гад, обратно наверх, а то утопим! — крикнул француз, помогая товарищам окатить инженера, чтобы придать ему еще более жалкий вид.
Беренс, брыкнул ногами, уперся мокрым затылком в остатки угля и, цепляясь всем телом за круглые прутья, лестницы, со скрученными назад руками, вскарабкался на верхнюю площадку.
— Про ром не забудь, механик! Бочку клялся поставить, — напомнил ему с хохотом Ким.
Беренс, толкнув ногой дверку, вьюном скользнул в кубрик, через который был выход на палубу.
Когда инженер скрылся за дверкой, Янг-Чен отрывисто и резко сказал:
— Нет
Падди, лениво усаживаясь под виндзейль, ответил:
— И дьявол с ним!
Бертье подошел к китайцу, дружелюбно взял у него лопату и бросил на рельсы.
— Не торопись, Янг-Чен, отдохни. Объявлена забастовка, — сказал он, садясь на край второй вагонетки и доставая в полном спокойствии резиновый кисет с табаком.
— Мы им покажем, как бить рабочих по черепу. Пускай работают теперь сами! — крикнул кореец, сбрасывая рукавицы и тоже усаживаясь на вагонетку-
Эрна сидела, поддерживаемая братом и Ярцевым, но плечи ее бессильно сутулились, в голове, от затылка до лба, чувствовалась острая боль, в ушах гудело, точно во время тайфуна. Ей было трудно смотреть, и она то поднимала, то опускала ресницы, щурясь от яркого света раскрытых топок.
— Ничего, пройдет… не волнуйтесь, — повторяла она чуть слышно, но голова клонилась все ниже и ниже.
Ярцев и Наль с помощью нескольких товарищей собрали всю чистую ветошь и паклю, какая нашлась в котельной, соорудили в шахте на угольной пыли широкую мягкую постель и перенесли туда девушку.
Дверка из кубрика звякнула снова. На лестнице показался Шорти. Обожженная нога его волочилась с трудом, моряк болезненно морщился, но воспаленные маленькие глаза сияли восторгом и любопытством.
— Сто тысяч ведьм! Здесь, никак, мирная конференция? — крикнул он, весело ковыляя по круглым ступеням вниз.
— Забастовка протеста, — ответил Падди.
Он выразительно посмотрел на соседние котлы, закурил и гулко добавил:
— Парни, бросай лопаты, садись. У кого нет табака, может заимствовать… Шорти, валяй ко мне, побеседуем.
Шорти, достал из кармана прямую английскую трубку и сел с ним рядом.
— Сон или явь, не знаю, не видел, — проговорил он, расширив в притворном испуге глаза и выразительно жестикулируя. — Мокрый, испятнанный, руки в узле, рожа углем замазана… Гляжу, ко мне драпает. Руки, говорит, миленький, развяжи… Ради бога!
— Подвезло бестии, не растопил жир, — добродушно вздохнул ирландец.
Шорти с невозмутимой серьезностью продолжал:
— Я ему ножичком по веревкам ч-чирк… Он платок к голове и — кверху.
— К лекарю побежал, дыру в башке бинтовать, — усмехнулся кореец.
От задних котлов подошел встревоженный Штумф. Во время драки он так же, как и Янг-Чен, оставался безмолвным свидетелем, не желая вступать в опасный конфликт с начальством. Шныряя беспокойно глазами, он мрачно предостерег:
— Держись теперь, парни: от лекаря к чифу пойдет… Засудят!
Бертье пренебрежительно сплюнул.
Китаец Янг-Чен тоскливо смотрел на топки. Пламя тускнело. Сквозь крупную сетку колосниковой решетки сыпались золотистые яркие угольки.