Кто-то дает сдачи
Шрифт:
Она слабо улыбнулась.
Улофссон так и не понял, что означала эта улыбка- грусть, насмешку или безразличие.
– Праздник, Первое мая - не все ли равно? Я была его личным секретарем, а секретарь не просто рядовой сотрудник. Это, если можно так выразиться, ходячая
записная книжка, а по выходным - связующее звено с фирмой. Притом в любое время суток.
– Чем фирма занимается сейчас?
– О, так сразу и не скажешь… Во-первых, рекламой пива… Во-вторых, какой-то крем для загара, потом общегородская кампания по оживлению торговли… Точнее не помню. Там много всего… Если надо, я проверю и сообщу.
– Да, пожалуйста.
– Понятно.
– Можно получить такой список?
– Разумеется. Только мне понадобится время. Сегодня я не успею.
– Конечно. Мы и не требуем.
– А вот завтра к вечеру все подготовлю. Попрошу
кого-нибудь помочь.
– Отлично.
– Но зачем вам это?
– Опять улыбка. Такая же блеклая.
Улофссон хмыкнул и склонил голову набок.
– Честно говоря, сам толком не знаю. Вдруг обнаружится что-нибудь интересное.
– Да я просто так спросила.
– Сколько в фирме сотрудников?
– На этот раз вопрос задал Хольмберг.
– Семнадцать.
– Есть среди них такие, кто почему-либо не ладил с Фромом?
– Конечно.
– Кто же это?
– Многие. Легче перечислить, с кем он не цапался.
– Из-за своего темперамента?
– Вопрос прозвучал, скорее, как утверждение.
Она кивнула.
– Только, на мой взгляд, абсолютно немыслимо, чтобы в пылу спора произошло нечто такое, что, в конце концов, привело бы к убийству.
– Вы уверены?
– Да, вполне… И резкие перепалки, и грубости действительно бывали, но продолжались они недолго. И потом, есть еще одна загвоздка. Если с ним вступали в пререкания, он не злился и не свирепел. Наоборот, чуть ли не ждал такой реакции. С теми, кто возражал и огрызался, он ладил лучше, чем с теми, кто глотал обиду и шел на уступки.
– Вон оно что…
– Да. Разумеется, я имею в виду людей его круга.
– Как это понимать?
– Ну ведь так или иначе существовал определенный предел. Нельзя утверждать, что он спускал что угодно и кому угодно. С молодежью ему, пожалуй, было трудновато.
– Из-за чего, по-вашему, происходили стычки?
– Да как вам сказать. Большей частью… Ну, например, представит кто-нибудь дурацкий, по его мнению, проект рекламного буклета, или плаката, или объявления, или кампании, а он, вместо того чтобы обсудить варианты и взвесить все точки зрения, мгновенно взрывается. Видимо, ему попросту нужен был козел отпущения, вот он и разорялся. Сперва нашумит, а потом начинает обсуждение.
– Гм…
– А еще он склочничал, к примеру, из-за политики…
– Из-за политики?
– Да. И вел себя как самый отъявленный фанатик. Пожалуй, я бы назвала его правоверным консерватором. Знаете, из этих, «темно-синих».
– Он говорил со служащими о политике?
– Случалось. В перерыв, за кофе, или на праздниках фирмы.
– Так.
– Но большинство наших сотрудников, в общем, люди умеренных взглядов.
– Значит, особо бурных дискуссий не возникало?
– Нет.
– А как насчет женщин?
– внезапно бросил Улофссон.
Инга Йонссон улыбнулась. На сей раз отнюдь не блекло.
– Нет,- решительно отрезала она.- Он очень следил за моралью.
– Следил за моралью?
– Да.
– Вы твердо уверены, что он никогда не заводил шашней?
– Только один-единственный
– Вы не могли бы рассказать об этом?
– По-вашему, это важно?
– Не знаю. Давно это было?
– Три года назад.
– Три года? И… с кем же?
– Со мной.
Откровенность Инги Йонссон застала Улофссона врасплох.
– С вами?!
– Да. Со мной. Скрывать тут нечего. Если угодно, могу рассказать. Это случилось в Фальчёпннге и продолжалось всего одну ночь. Мы были там на конференции. Представители рекламных фирм южной Швеции собрались на неделю в Фальчёпинге, чтобы обсудить политику в области рекламы. В последний вечер устроили банкет. Я и сама, помнится, тогда изрядно выпила. Ну и кончилось все, разумеется, в его постели. Ведь принято считать, что именно так, и бывает у шефа с секретаршей. Наутро он меня разбудил и произнес длинную речь о случившемся. Говорил, что раньше ничего подобного не бывало, и весьма недвусмысленно дал понять, что больше это не повторится, потому что, дескать, идет вразрез с его принципами и несправедливо по отношению к семье… Забавно, он так и сказал… «по отношению к семье», не к жене, а ко всей семье…- Она улыбнулась.- Потом объявил, что это не случайность, не хмельное умопомешательство, а логическое следствие нашей служебной близости. В тот вечер он-де просто-напросто воспринимал меня как свою жену. Так он все объяснил…- Инга Йонссон тряхнула короткими волосами, точно желая избавиться от воспоминания.- Да… Вот, собственно, и все.
– И вы уверены, что позже ничего подобного не случалось, с другой женщиной?
– Уверена. Потому что я бы заметила.
– Что ж, я вам верю,- неожиданно для себя сказал Улофссон.
– Спасибо.
И этот ответ тоже был для него неожиданным. Она улыбнулась прежней блеклой улыбкой.
– Значит, вы говорите, семнадцать сотрудников,- вмешался Хольмберг.
– Да.
– Можно узнать их фамилии? Она назвала.
Кроме нее, в фирме работали три ассистента, телефонистка, конторщик, шесть художников, четыре текстовика, фотограф и мальчишка-курьер, которого все звали «вахтером».
– А еще был план нанять «политика».
– Это еще что за птица?
– Человек, который сам не рисует и текстов не сочиняет. Он ведет переговоры с заказчиками, является косвенным поставщиком идей и осуществляет связь между заказчиками и непосредственными исполнителями, ну, когда тот или иной проект взят в работу. Кроме того, он должен довести требования клиента до сведения тех, кто будет разрабатывать заказ. Сам он тоже придумывает разные варианты и имеет наиболее полное представление обо всем, что находится на стадии замысла. А что касается названия должности, то оно и правда дурацкое.
– Вы давали об этом объявление?
– А как же. Только теперь вряд ли что выйдет.
– Да, наверное. Все зависит от наследников… от жены и сына. Много было ответов?
– Довольно-таки. Оставалось сделать выбор.
– И тут случилась эта история,- подытожил Хольмберг.
– Да…
3
Турен появился в рекламной конторе в разгар опроса сотрудников.
Он решил пройтись по комнатам, покопаться в бумагах, набросках, проектах текстов, плакатах, полистать папки, книги, украдкой почитать письма - словом, прикинуть что к чему.
Казалось, он решил подышать здешним воздухом, чтобы разобраться в обстановке или на худой конец выудить хоть что-нибудь полезное.