Кто-то смеется
Шрифт:
— Эти старые облезлые дуры из фонда всегда мне завидовали. Когда умерла Таська и Барсик остался один, они из кожи вон лезли, чтоб взять над ним домашнюю опеку, да только у них ни черта не вышло. Одна я имела ключик к этому сложному и капризному замочку. И знаете почему? Да потому что я знаю Барсика уже двадцать с лишним лет. Моя старшая сестричка была его подстилкой. Ха, а вы знаете, что это такое? У вас в Америке, небось, полным-полно подстилок. Я слышала, американки очень расчетливые — сперва доллары, а уж потом любовь. Моя сестренка была по натуре стопроцентной американкой. — Мила рассмеялась,
Элли закивала головой и даже улыбнулась.
— Ни черта ты не понимаешь, вот что я тебе скажу. Ну и черт с тобой! Это даже хорошо. Вроде бы говорю с живым человеком, а он ни словечка не понимает, лишь кивает себе головой, как истукан. Ладно, а мне-то что от этого? Лишь бы ты за мою картинку свои «зелененькие» отвалила. И гуд-бай Америке. Так вот, значит, пригляделась я и поняла, что мужичок он хоть куда, да только распорядиться своими достоинствами не может. Разменивается на всякие пустяки и на баб. Его бы в хорошие руки взять, взнуздать, оседлать — и вперед. Ну а эта его бледнолицая краля только и делала, что валялась целыми днями на диване и таскала его за собой по театрам и концертам. А называла она его как! — Мила брезгливо скривила губы. — Язык не поворачивается такую глупость повторить. «Моя единственная любовь», вот как. И все клялась ему в том, что он у нее первый и последний мужчина. Ну разве можно так портить мужчину? Их нужно в руках держать, но делать это с умом. Ты его за хвост держишь, а он хлопает крыльями и думает, что куда-то летит.
Голова Милы вдруг упала на грудь, и Элли испугалась, что она заснет.
— Как интересно! — Она громко застучала ногами по полу. — Вы настоящий русский женщина. Вы так похожи на мой бабушка!
— А хоть на черта, только денежки мне заплати! — Мила припала к чашке с остывшим кофе. — Хочешь, мисс, я расскажу тебе такую сенсацию, от которой твои и без того чокнутые соотечественники с ума сойдут?
Она хитро подмигнула Элли. Той показалось на мгновение, что Мила разыгрывает перед ней комедию.
Элли подняла свою рюмку с коньяком и, сказав «чин-чин», выпила небольшой глоток. Мила смотрела на нее теперь почти злобно.
— Легко вам живется, я погляжу. Небось, родители подкинули лимончик, а то и два «зеленых», парочку машин, виллу в Калифорнии, а может, даже и яхту с самолетом. Я же выбивалась в люди из такой грязи, что назад оглянуться страшно. А вот поди же ты — выбилась! Без чьей-либо помощи. Без чужих лимонов. Хочешь, расскажу, как я это сделала? Э, да ты все равно ничего не поймешь — у вас совсем другой менталитет, то есть мозги, плюс среда обитания. С мозгами у меня все в порядке, будьте спокойны, а вот среда была самая голодранско-пролетарская. А у этой его Таськи отец академик. И все ей досталось на блюдечке с голубой каемочкой.
— Вы хотели рассказать мне сногсшибательный сенсаций, миссис Барсов, — осторожно напомнила Элли. — Как я поняла, это касается биографии моего… простите, вашего мужа.
Мила глянула
— Так ты купишь у меня картину или нет? Если нет, зачем мне открывать перед тобой душу?
Элли порылась в сумочке и достала чековую книжку. Она медленно открыла ее. Мила в волнении облизнула губы.
— Сумма будет зависеть от того, что вы мне сейчас расскажете, миссис Барсов. Сенсация в Америка стоит большие деньги.
— Он жену свою до самоубийства довел. Вот что. Понимаешь? Гулял направо и налево. Она верила ему безоговорочно, а когда узнала, что он на стороне трахается, вены себе вскрыла.
— Ей кто-то сказал? Как она могла узнать?
Чтобы скрыть возбуждение, Элли достала зеркальце и подкрасила губы.
— Сказать мало. В таких случаях нужны доказательства. Поверь мне, мисс, у нас они были.
— Интересно, какие?
— И что это, мисс, ты такая любопытная на нашу русскую жизнь? Можно подумать, у вас в Америке мужья не изменяют женам.
Мила обиженно хмыкнула и, откинувшись на спинку кресла, затянулась сигаретой.
Элли молча закрыла чековую книжку и убрала ее в сумку. Она сделала вид, будто собирается встать.
— Постойте, мисс Уингрен. Я, кажется, немного перебрала. Извините.
Элли улыбнулась ничего не выражавшей светской улыбкой.
— Может, поговорим завтра?
— Завтра у меня встреча художник Шилов. У нас в Америка Шилов очень любят.
— Ну и вкус у вас. — Мила презрительно поморщилась. — Все-таки мы, русские, в этом деле больше петрим.
— До свиданья, миссис Барсов. — Элли встала и сделала шаг к двери. — Было очень приятно познакомиться с вами.
— Постой! — властно окликнула ее Мила. — Вот тебе твоя сенсация. Для первой полосы «Нью-Йорк Таймс» или другой желтой прессы. Художник Барсов пришел домой и обнаружил свою жену со вскрытыми венами в луже собственной крови. Его это страшно возбудило в сексуальном смысле, и он занимался с умирающей женщиной любовью.
— У вас есть доказательства, миссис Барсов? — спросила Элли бесстрастным тоном прокурора.
— Да, черт возьми! Самые веские. Объектив, как известно, не может лгать.
— Существуют умельцы, специализирующиеся на фотомонтаже. — Произнеся эту сложную фразу, Элли вдруг вспомнила, что она американка, и поспешила добавить: — У нас в Америка на этом зарабатывают большие деньги. Это называется шантаж. Но у меня есть знакомый эксперт, который легко определять подделка.
— Ну и катись с ним ко всем чертям!
— Простите, миссис Барсов, но я ничего не поняла. Может, вы повторите еще?
— Я сказала, что это был не фотомонтаж. Тот, кто снимал, сидел вон на той крыше. — Мила указала пальцем в окно за ее спиной. У трехэтажного дома напротив была плоская, как площадка для гольфа, крыша.
— И вы можете показать мне эта фотография, миссис Барсов?
— Это был фильм.
— Был? Вы употребили прошедшее время? Мила крепко сжала губы.
— Я больше ничего не скажу. Убирайся к черту! Не нужны мне твои вонючие доллары.
…Она передала Гарри их разговор в деталях. Он выслушал внимательно, не перебивая. Когда она закончила, сказал: