Кто-то смеется
Шрифт:
— Ты здорово блефанула, когда упомянула Шубина, но, кажется, все сошло прекрасно. Либо этот человек на самом деле эмигрировал, либо, как говорится, залег на дно. В противном случае она бы наверняка что-то знала о нем.
— Я звонила по его прежнему телефону. В его квартире живут другие люди.
— Это еще ни о чем не говорит. — Гарри подлил ей в бокал вина, пододвинул закуски. — Ешь, моя девочка. Ты за последние дни еще сильней похудела. Может, у тебя что-то с легкими? Когда мы вернемся в Штаты, я покажу тебя специалистам.
— Я
— Но ведь ты обещала.
— Но тогда я еще не знала всего.
— Чего ты не знала? — Он с тревогой заглядывал ей в глаза. — Ты можешь сказать мне, девочка, что ты узнала?
— Я поняла, что не смогу туда вернуться.
— Ладно, поговорим об этом позже. Ты веришь в то, что наговорила эта стерва?
Она кивнула.
— И в то, что отец мог заниматься любовью с твоей умирающей матерью?
Она задумчиво повертела в руке бокал с вином и поставила его на место.
— У мамы был туберкулез. Однажды — я была тогда совсем маленькой и спала в одной постели с родителями, — у нее пошла кровь горлом. Я напугалась до смерти, сжалась в комок. Я видела, как отец жадно целовал ее в окровавленные губы.
— Ты не рассказывала мне об этом, Элли.
— Я тебе много чего не рассказывала.
— Например?
Она сделала маленький глоточек вина.
— Но это очень личное, Гарри. Понимаешь, отец любил нас с сестрой очень странной с точки зрения большинства любовью. Наверное, ее даже можно назвать порочной, если посмотреть со стороны. Я сама так считала в юности. Но потом я поняла… — Она протянула руку, взяла изо рта Гарри сигарету и жадно затянулась. — Знаешь, Гарри, он так любил нас с Ксюшей потому, что мы были ее детьми. Он тосковал по ней всю жизнь. Иногда его ласки заходили слишком далеко, и он это сознавал. Потом казнил себя за это. Но это были чистые ласки, Гарри, поверь мне. Просто, как говорится, каждый воспринимает все в меру своей испорченности. Ну а мир, в котором мы живем, очень порочен.
Он протянул руку и потрепал Элли по щеке. Она попыталась улыбнуться.
— Но если твою мать можно было спасти, а он вместо того, чтобы вызвать «скорую»…
— Не надо, Гарри. Если все было так, как говорит Мила, я могу себе это представить. Поверь мне, я хорошо знала своих родителей. Умирая, мать протянула к отцу руки. Она попросила его не оставлять ее. Он прижал ее к себе. Остальное не имеет значения.
— Но кто-то запечатлел этот момент на пленку. Ощущение такое, что тот человек заранее написал сценарий и распределил роли.
— Милка боится высоты. Я видела, как она бледнеет на эскалаторе метро. Однажды, когда самолет взлетал и она случайно выглянула в окно, с ней случился настоящий припадок. Не думаю, что она притворялась. Нет, снимала не она. Тогда напрашивается вопрос: кто?
— Ты же сказала, это не имеет значения.
— Я хочу наверняка знать, кто довел мать до самоубийства. Я уверена, это сделала Мила. Но как?
— Прошло столько времени, Элли.
— Ну и что?
—
— Это ты богат. У меня за душой ни гроша. Я собственноручно подожгла студию своего отца. Огонь, как выяснилось впоследствии, перекинулся на дом. Помню, один мой знакомый сказал, что от меня пахнет, как от пепелища.
— У тебя богатая фантазия, Элли. Если бы это сделала ты…
— Я помню, как бежала с факелом по лужайке. Эта картина стоит перед моими глазами.
— Это галлюцинации, Элли. Зачем тебе было поджигать студию своего отца?
— Не знаю. Не помню. В моей памяти какой-то пробел.
Она зябко повела плечами и отвернулась.
— Элли, ты должна найти сестру. Она наверняка помнит.
— Нет, Гарри. Ксюша стала настоящей наркоманкой. Когда я видела ее в последний раз, она меня не узнала. Или не захотела узнать, — добавила она. — Ксюша очень изменилась с тех пор, как связалась с Борисом. Знаешь, у меня такое ощущение, будто она вышла за него замуж против своей воли. Точнее сказать, к тому времени у Ксюши уже не было воли. Это все так странно, Гарри. Ксюша никогда не рассказывала мне о том, как они с Борисом познакомились, а ведь в ту пору мы были с сестрой очень близки.
— Ты хочешь сказать, до ее замужества?
Гарри смотрел на Элли очень внимательно.
— До того, как она познакомилась с Борисом, Гарри. — Элли внезапно вскочила и схватила висевшую на спинке кресла сумочку. — Гарри, мне нужно идти.
— Куда?
— Мила сказала, что Петька сошел с ума. Она соврала, Гарри. Я должна с ним повидаться.
— Но сейчас уже двенадцатый час. Мне кажется, поздновато для визита к друзьям детства.
— Он мне брат, Гарри. В юности у нас с ним было полное взаимопонимание.
— Ты осталась все такой же наивной и доверчивой, моя девочка. — Гарри подозвал официанта и достал кредитную карточку. — Я пойду с тобой. В Москве ночами опасней, чем в Нью-Йорке. Итак, где мы будем искать твоего Дафниса?
Она уловила иронию в его интонации.
— Это совсем не смешно, Гарри. Мне очень жаль, что ты ревнуешь меня к прошлому.
— Моя дорогая, у меня нет на это права. Ведь мы с тобой всего лишь добрые знакомые.
— Мы друзья, Гарри, — поправила она.
— Это слово не дает мне никакой надежды на будущее. Если мужчина и женщина становятся друзьями, значит, у них нет будущего. Я хочу, чтоб у нас с тобой было будущее.
Она посмотрела на него странным прищуренным взглядом. Ему показалось, будто над их головами бесшумно пролетел призрак.
Она без труда нашла дом и подъезд, но этаж вспомнить не смогла. Она поднялась на лифте на самый последний и стала спускаться пешком по лестнице, разглядывая двери квартир. Она помнила, дверь квартиры Суровых была обита ярко-красным дерматином. Разумеется, с тех пор все могло измениться.