Кто услышит коноплянку?
Шрифт:
– Михаил Прокофьевич, сейчас мне позвонили...
– Я все слышал, Вадим Алексеевич.
– Я действительно так громко разговаривал? Но этот капитан тоже хорош: стал мне лекцию читать.
– Спасибо вам.
– Бросьте! Ей действительно надо набраться сил.
– А ничего, что она третий день спит?
– Наоборот, хорошо. Человек, уважаемый Михаил Прокофьевич, во время сна и сил набирается, и выздоравливает.
– Вы ей даете что-нибудь снотворное?
– А вот это вас, уважаемый
– Честное слово. А почему счастливица, Вадим Алексеевич?
– А как же иначе? Во-первых, тот, кто ее, пардон, убивал, был либо очень пьян, либо делал это впервые.
– Вот как?
– Да. Внутренние органы практически были не повреждены - такое ощущение, что нож, пардон, пыряли - другого слова не подберу - наугад. Это, как говорит моя внучка, раз. Быстро вы ее подобрали - два. Крови она, конечно, много потеряла, но учитывая то, что вы ее в грузовике везли, да по нашим дорогам - одним словом, три...
– Есть что-то еще? Хирург на секунду-другую задумался. Наконец ответил:
– Если честно, есть. Только я вам сразу скажу, что в чудеса не верю.
– Я это учту, Вадим Алексеевич.
– Не надо смеяться, уважаемый Михаил Прокофьевич. Мой покойный учитель Альбин Францевич Калиновский любил говорить, что самое большое чудо - это врач, который за долгие годы своей практики с чудом ни разу не встречался.
– Он как-то мудрено выражался, этот ваш учитель.
– Не смейтесь. Он же не был журналистом, зато хирургом - от Бога.
– От Бога?
– Да не ловите меня на слове, - рассердился Вадим Алексеевич, - так говорят. Калиновский просто хотел сказать тем самым, что в жизни всегда есть и будут случаи, которые не поддаются логическому объяснению. Вот и в истории с девушкой, что сейчас мирно спит перед нами, мне... не все понятно.
– То есть?
– Когда ее положили на операционный стол, рана не кровоточила. Будто крови совсем не осталось.
– А такого быть, как я понимаю, не могло?
– Не могло, - желчно ответил хирург.
– Вы ведь не перевязывали ее?
– Да что вы! С детства крови боюсь. Я только взял мешочек... и приложил.
– О чем вы задумались, уважаемый Михаил Прокофьевич?
– Да так... Вспомнил, что в мешочке этом одна древняя икона завернута была. Мешочек быстро кровью пропитался, покуда мы везли девушку. Признаюсь, я сильно растерялся. К тому же у нее чтото вроде бреда началось. О каком-то гнилом Шурике все вспоминала, про шмеля говорила. А потом стала икону просить. Я подумал, может, верующая. Кто знает, о чем человеку перед смертью думается.
– Вы же сказали, что она бредила.
– А вдруг это не бред был, а какое-то переживание?
– И к чему вы это мне все рассказали?
– Вы же не понимаете, почему рана перестала кровоточить.
– Хотите сказать, это икона кровь остановила?
– Не знаю. Честно, не знаю. Но то, что она икону к себе прижимала...
– Бросьте, уважаемый Михаил Прокофьевич. Свои сказки для бабушек оставьте... Они не договорили. С кровати, где лежала девушка, раздался слабый голос:
– Скажите, вы - Киреев?
Мужчины дружно повернулись в ее сторону.
– Киреев. Но вам вроде как нельзя разговаривать.
– Вас... убить хотят, Михаил Прокофьевич.
– Вы даже имя мое знаете?
– Это не важно... это потом. Вас убьют.
– Милочка, - вступил в разговор хирург, - вы еще успеете наговориться, а пока поберегите силы.
– Вы же сказали, что я счастливая... Мне хорошо. А вот Михаила Прокофьевича... убить могут. Хирург посмотрел на Киреева.
– Так вы знакомы?
– Нет, уважаемый Вадим Алексеевич. Как оказывается, есть общие знакомые. И, наверное, общие интересы.
Михаил взял стул и поднес его к кровати Юли.
– Вообще-то, ей отдыхать надо.
– Было видно, что хирург колеблется.
– Ну, хорошо. Сегодня даю вам пятнадцать... нет, десять минут. И ни минуты больше. Если я буду нужен, Михаил Прокофьевич, спросите меня в ординаторской.
– Спасибо, - ответил Киреев.
– За все спасибо.
– На здоровье. Кстати, я так и не спросил: вы где остановились? В гостинице?
– Сначала в гостинице. Даже одну ночь в ней переночевал. А потом меня оттуда забрал Федор Новиков, тот шофер... Славный человек.
– Понятно. Сегодня я ночью дежурю, а завтра вечером - милости прошу ко мне в гости.
– Вообще-то, я завтра уходить из Задонска собирался.
– Уйдете послезавтра. У меня есть альбом старых фотографий о Воронеже - пальчики оближете. Я же оттуда родом. А заодно и про Вейнингера договорим. У меня из его работ только "Пол и характер имеется". Вчера перечитал, но той мысли не нашел.
– Какой мысли, Вадим Алексеевич?
– не понял Киреев.
– Да вы сами цитировали: никогда человек не бывает в такой степени самим собой, как тогда, когда он любит. Прекрасно сказано, но я - товарищ дотошный, все проверять люблю, а этой мысли, повторяю, не нашел...
– А, вот в чем дело, - догадался Михаил.
– Это цитата из его работы "Пер Гюнт" и Ибсен".
– Вот оно что. Не читал.
– А у вас хорошая память, Вадим Алексеевич.
– Не жалуюсь. Ну, ладно. Значит, договорились?