Куба далеко? Куба рядом! 1978
Шрифт:
— Прекрати пререкаться и заходи. Я тебе два дня назад говорил о собрании. Ты согласился прийти и никаких претензий не предъявлял. Так что давай заходи и хватит «Ваньку валять».
Не стал отвечать на очередное хамство в виде очередного тыканья и приторной улыбки, за которой отчётливо читался оскал. Цыкнул зубом, глубоко вздохнул и, посмотрев в потолок, произнёс антинаучное и чрезмерно антиматериалистическое: — Ну, Вы сами эту кашу заварили! С Богом! — и, под широко открывшиеся глаза парторга и секретаря Зиночки, зашёл внутрь «чистилища».
Как
— Здравствуйте, братья и сёстры.
А в ответ лишь удивление и всего пару: «здрасьте-здрасьте».
Моему удивлению не было предела.
«Так, понимашь, гостей не встречают!»
— Видали, кто соизволил нас посетить? — с небольшой долей иронии произнёс Таран и, пройдя в противоположный конец кабинета, сел в кресло, стоящее во главе стола.
— Не позволительное хамство и расхлябанность, — встрял в разговор усач.
Не стал отвечать на их реплики относительно культуры, а осмотрел собравшихся, которых, к слову, оказалось около двадцати человек. Лица их были напряжены, хмуры, раздражительны и приятности беседы абсолютно не предвещали.
«Блин, чё-то засада какая-то. Может ну их нафиг и как всегда в окно?»
Поморгал и вновь осмотрел собрание. Более внимательно.
Нужно сказать, что на этот раз я разглядел некоторые приятные лица и понял, что, возможно, всё не так уж и плохо. Часть комсомольцев — человек пять, смотрели на меня влюблёнными глазами… Их понять было можно — культовый идол из сказок и мифов материализовался всего в нескольких метрах от них. Ну разве это не доказательство того, что чудеса случаются.
Среди них увидел и старосту группы во ВГИК — Машу Державину.
«Ничего себе, хоть одно милое лицо».
А после этого заметил, так сказать — сочувствующего старца. Пётр Карлович Дорн — третий заместитель Министра культуры, сидел степенно по правую руку от парторга и изредка записывал что-то к себе в блокнот.
«Гм, Пётр Карлыч, может и поможет, если вспомнит, что я в его глазах сверхсекретный тайный суперагент КГБ, как минимум».
Ну а другая часть разглядывала меня с явной неприязнью. Почему? За что? Было не понятно. Может им, действительно, не нравилось и их раздражало моё творчество, а может быть им «хвост» так накрутили, что они волей-неволей прониклись ненавистью к самому прекрасному человеку во вселенной.
— Итак, Васин, а вот и ты. Отдай комсомольский билет Елизавете Андреевне, — показал рукой на, сидящую с краю, женщину с блокнотом. — Она номера сравнит. А то в деле путаница произошла. А сам проходи.
— В каком ещё деле? — не понял я.
— В твоём, в твоём. Давай билет.
— Нету, — постучал по карманам.
— То есть как это нету? Ты почему его не принёс?
— Не посчитал нужным.
— Да ты что?!
— А что не так? Обязательно нужно было принести? Но мне никто ничего об этом не говорил.
— Ты и сам должен был догадаться, — произнёс неприятный толстый мужик,
Я не стал ему напоминать, что не культурно вмешиваться в разговор с незнакомыми людьми, не представившись, а лишь пожал плечами и, улыбнувшись, произнес, начав со стихов:
— Увы, не все такие умные как Вы, — затем хмыкнул и перешёл на прозу: — Но если Вам это так важно, то я могу съездить домой. Мне не влом. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Подождёте пару-тройку часиков?
— Товарищи, да он издевается над заседанием, — раздались крики с мест и напряжение в воздухе сгустилось ещё больше.
— Спокойно, товарищи. Спокойно. Заседание по обсуждению персонального дела комсомольца Васина Александра Сергеевича открыто. Номер комсомольского билета мы уточним чуть позднее, раз произошла путаница, — громко произнёс парторг и, глянув в мою сторону, показал рукой на свободный стул, стоящий в конце стола, и добавил: — Садись, Васин, туда.
— Гм, персональное дело, панимашь, — буркнул себе под нос и прошёл на предложенное место.
— Итак, Васин, сегодня все мы здесь собрались, чтобы обсудить твоё поведение. Поднимись, когда с тобой говорят.
— Если заседание в мою честь, то это что получится — мне стоять тут несколько часов? — резонно заметил Васин, продолжая сидеть.
— А что тут такого? Тебе постоять невмоготу? — рявкнул усач.
Я не обратил на неорганизованные выкрики с мест никакого внимания, почесал нос и философски заметил: — Мы, товарищи, с вами товарищи. Мы общество и должны быть все как один в строю. А посему, какой вывод из этой истины можно сделать? Да очень простой — стою я, стоите, все вы и наоборот — сажусь я и садитесь вы.
— Ладно, сиди пока, — махнул рукой парторг, не став продолжать начинающуюся демагогию.
— Вот же нахал какой, — проскрежетало пару человек с мест.
— Тишина, — призвал всех к порядку агент Дорн. — Давайте, товарищи, конструктивно работать.
Все с этим согласились, дружно промолчав.
Глава 20
— Идём дальше, — продолжил товарищ Таран. — На заседании, кроме меня, присутствуют, — и стал называть имена и должности, а я стал их определять и отсортировывать по визуальным спецэффектам. — Ну, меня ты знаешь — Таран Павел Павлович — парторг. Я председательствую на этом собрании.
«А ещё ты балабол, который панибратски любит называть человека «братком» и тот, кто не смог выкружить мои лаве. Зато гонора, сколько было… «Да, я это», «да, я то»… А на деле оказался треплом. Как там, в народной мудрости-то говориться: «На словах я — Лев Толстой, а на деле — *** простой!» Вот не Львом ты оказался дяденька. Совсем не Львом…»
— Это Пётр Карлович Дорн — третий заместитель Министра Культуры товарища Демичева. (фактически реинкарнация Всесоюзного старосты товарища Калинина: седой, бородатый, в очках и с простецким лицом).