Кубок Брэдбери-2022
Шрифт:
Мой другой конь не особенно сильно пострадал в схватке с обезьяной. Его бока были в сколах и глубоких царапинах, но он по-прежнему оставался боеспособным. Я мысленно дал ему приказ и последовал за ним.
Сегин также сделал ход конём.
Это было потрясающее зрелище, захватившее всех. Битва двух каменных животных, схлестнувшихся насмерть. Меня как будто молотили дубиной. Успокаивало только одно: то же самое чувствовал Сегин. Кровавое марево повисло над Ареной. Красные фигуры, красный конь, красные следы мечущихся участников – я трудом различал разметку на поле.
Одновременно мне нужно было защищать
Испуганный вскрик толпы пронёсся над Ареной. Ноги моего белоснежного скакуна подломились, и он рухнул. Красный конь добивал упавшего. В сильном смятении, оставляя за собой густой карминный след, я подбежал к своему скакуну. Он был ещё жив, он держался. Он не мог сдаться – я приказал ему. Секунда-вторая, и вот – финальный рёв трубы. Надсадный, жаждущий остановить побоище. Игра окончена. Я проиграл. Снова и в последний раз.
Я склонился над моим верным товарищем, который не предал и не отступил. Белые каменные глаза внимательно смотрели на меня невидящим взглядом. Душа коня ещё была в нём. Спасибо, что сохранил её для меня.
Я повернулся. Сегин стоял возле моего поверженного Мук-Кула и ухмылялся. Ты оправдал моё доверие, любимчик публики.
На выходе с Арены я столкнулся с Ковой. Он сочувственно кивнул и сжал мою руку. Я зажмурился от боли. По его глазам я понял: он выберет Стенки, но я всё же надеялся на обратное. Надежда – вот что отличало Арену от всех остальных мест на земле.
Я шёл по дорожке в сторону ворот. Мимо шатра Распорядителя, мимо Грифона и Единорога – символов Турнира. Подняв голову, я окинул взглядом знакомые до мельчайшей чёрточки фигуры. Грифон, конечно, выглядел опаснее, но я любил лошадей.
Маленькая голубая Искра ещё мерцала в моей сжатой руке, но следовало поторопиться. Я раскрыл ладонь и приложил руку к каменному копыту единорога. Через несколько секунд земля подо мной вздрогнула от тяжести опустившегося на четыре ноги скакуна. Я коснулся его разума. Мы стали одним целым.
– Куда прикажете, хозяин?
– Ф-ф-фперёд и н-н-немного левее! – скомандовал я.
Ход единорога был подобен грому. Крики ужаса, доносившиеся с Арены, ещё долго будут услаждать мой слух.
У настоящего Мастера свой путь становления.
Я улыбнулся и зашагал в сторону Тёмных земель.
Ольга Лисенкова
Анюта
Анна Львовна подняла руку, но не сразу решилась прикоснуться к сенсорной панели двери. Понятно, что в доме ничего не осталось: рамы выдраны, мародеры выгребли все, чем можно поживиться. Запертая дверь смотрелась насмешкой над раскуроченным хозяйством – словно калитка, поставленная посреди поля без малейшего намека на забор. Впрочем, Анна Львовна и ощущала себя такой калиткой. В забор себя не превратишь, хоть порвись на миллион маленьких анн. Что еще остается, только стоять на своем месте и изо всех сил держаться…
Зачем она забрела в этот дом, ведь родители давно умерли? Хорошо еще, что они не дожили до этой свистопляски.
Надо спешить, спешить, а она стоит на полуразвалившемся крылечке, с рукава капает вода, пальцы дрожат. «Спустилась и побежала! – скомандовала себе Анна Львовна. – В доме, может, небезопасно. А хорошего тебя там точно ничего не ждет!»
Продуктов не найдешь, мало-мальски пригодную одежду тоже наверняка растащили. Разве что обсушиться. А смысл?
Анна Львовна приложила ладонь к черной поверхности сенсорной панели. Матовая панель мгновенно потеплела, считывая знакомый отпечаток, над крыльцом протяжно охнуло, и дверь медленно приотворилась.
Переступить порог родного дома тоже оказалось нелегко. Сколько лет она здесь не была? Двадцать? Тридцать?
– Я на минуточку, – жалобно прошептала Анна Львовна.
«Чтоб себя добить, ага», – съязвил внутренний голос.
Было бы что добивать – да что там осталось-то? Анна шагнула внутрь и застыла у входа.
Дом, как и ожидалось, представлял собой печальное зрелище. Посреди просторной прихожей чернела прожженная дыра: здесь неоднократно разводили костер. В огонь бросали все, что подворачивалось под руку, поэтому ни мебели, ни ковровых дорожек она не увидела. Пахло даже не гарью, а чем-то отвратительно едким, будто бродяги пытались сжечь нечто ядовитое.
«Раз уж пришла, загляну на кухню», – сказала себе Анна Львовна. Хуже уже не будет – если только она не столкнется там с каким-нибудь раненым мародером, который решит ее прикончить.
С трудом оторвавшись от дверного косяка, Анна сделала шаг вперед.
Что-то щелкнуло – она вздрогнула, инстинктивно закрылась руками и перестала дышать.
– Добро пожаловать, – сказал приятный баритон. Послышался легкий, еле заметный вдох, пока программа принимала данные от дверной панели, и голос добавил: – Анюта.
У Анны Львовны подогнулись ноги, и она рухнула на грязный пол.
Искорка за искоркой, перед ней собралась голограмма учтивого домоправителя. Анна не вспоминала о нем долгие годы, а он никуда не делся – как мама выбрала его из каталога электронных домработников, так он и обретается тут.
В каталоге управляющих «Умным домом» тогда было всего пятьсот опций, а спустя год их насчитывалось уже пять тысяч. Папа предлагал маме сменить «лицо дома», но она смеясь отвечала, что прикипела душой к Гавриле – так она его назвала. Очень смешно, конечно. Очень.
– Анюта, – ласково проговорил Гаврила, радостно улыбаясь. – Сколько лет, сколько зим. Я так давно тебя не видел, девочка. Хорошо, что ты приехала.
Анна Львовна всхлипнула.
Гаврила, разумеется, совершенно не изменился. Когда она была маленькой, он казался ей не слишком молодым – такой хрестоматийный типаж, нечто среднее между английским дворецким, еще более аристократичным, чем его хозяева-лорды, и добрым дядькой, следившим за русскими барчуками. Неизменными оставались его запрограммированное тепло и забота, ведь именно он был головной программой, заправляющей всей системой «умного дома».