Куда исчез Филимор? Тридцать восемь ответов на загадку сэра Артура Конан Дойля
Шрифт:
Если бы мы заговорили об этом, я бы сказал, что не завидую им. Я думаю, мы были счастливей: мы любили кино сильней.
Помнишь, Годар говорил, что любой фильм - это фильм о любви. О любви мужчин и женщин, о любви мужчин к оружию. Мое поколение, говорил Годар, полюбило кино раньше, чем женщин или оружие. И все наши фильмы - фильмы о любви к кино.
Мне казалось когда-то - это сказано и про наше поколение. Правда, мы не снимали кино, только говорили о нем. А иногда пересказывали фильмы, которых сами не видели.
Я хотел бы посидеть с тобой в кафе, вспомнить нашу тусовку
Немецкого я не знаю совсем - и потому промучился первые пять минут фильма. Пожилой полицейский листал какое-то старое дело. Во времена фон Геля зритель, привычный к немому кино, успевал прочесть готические буквы - но на американской DVD-копии английские субтитры сливались с белой бумагой, переводчик все время сбивался, и я не мог понять, что там случилось за тринадцать лет до начала фильма. Кажется, у главного героя погиб друг и та самая фройляйн Фукс была как-то в этом замешана.
Неудивительно, что фон Геля считают предтечей нуара. Фам-фаталь, олух-неудачник, соблазнение, падение, смерть.
Пытаясь разобраться в сюжете, я даже не заметил, как контролер открыл дверь, впуская опоздавших; даже не обратил внимания, что кто-то сел рядом со мной.
Я обернулся, когда чья-то холодная ладонь коснулась моей руки.
Я обернулся - и ты улыбнулась мне.
Мне кажется, я немного перебрал с кино. То есть я-то знаю, зачем я это сделал: трудно писать про персонажа, если нечего с ним разделить. У меня вот жена, дети, работа, бизнес, книжки опять-таки разные - а у него засраная квартира в обветшавшей новостройке семидесятых, скучная офисная жизнь, и похоже, даже друзей толком нет. Ну а кино мы с ним оба любим, поэтому про кино писать приятно. Читать, наверное, все равно будет скучно - ну что же, попробуем кино минимизировать.
Будем писать про любовь - ну то есть про секс, потому что любви у таких людей не заводится: они слишком увлечены своей богатой внутренней жизнью, замешанной все на том же кино.
Ладно, ладно, договорились: про кино - по минимуму.
И побольше пафоса, который всегда маскирует эгоцентричность и равнодушие к живым людям.
С первой встречи я помню твою улыбку. Глеб сказал: iэто Лиса,i - ты улыбнулась и протянула руку. Твоя улыбка словно говорила: да, я знаю, это дурацкое имя, в особенности - для красивой рыжей девушки, но что тут поделать, с моим именем, моими волосами, моей красотой. Твоя улыбка словно говорила: да, я знаю, я красива, но это не имеет значения, я такой же человек, как и вы, мне даже немного неловко, что имя, волосы, красота - это первое, на что вы обращаете
Однажды ты скажешь: понимаешь, моя красота - не моя, она существует сама по себе. Мне нравится быть красивой, я много делаю, чтобы быть красивой. Я знаю: мне досталась такая отличная вещь, за ней надо присматривать, жалко ее загубить. Но эта вещь, моя красота, - она только досталась мне, она не моя, мне всего лишь на время дали ее поносить.
Пять минут назад ты улыбнулась мне, я прошептал: Лиса?
– и ты кивнула в ответ, а потом белым длинным пальцем словно перечеркнула свою улыбку.
В свете проектора твой ноготь кажется совсем черным - и я молчу, но уже почти не смотрю на экран, сижу вполоборота к тебе, и рыжие волосы то и дело вспыхивают, как тем солнечным днем, когда мы встретились у метро, впервые вдвоем, без тусовки.
Кажется, тебе дал мой телефон Вадим... или Стас? Я помню, ты больше всего общалась с ними двумя. Ты попросила записать тебе словарь Webster для новых виндов - он казался огромным и занимал не то семь, не то девять трехдюймовых дискет. Убирая их в сумочку, ты удивилась: так много? Сказала: неудобно, мол, зайдем куда-нибудь, я тебе куплю чистых.
Интересно, ты это помнишь? Как мы ходили от ларька к ларьку, как наконец увидели дискеты между бутылкой паленого "Амаретто" и белыми кружевными трусами, растянутыми на витрине огромной снежинкой? Помнишь, сколько стоила коробка трехдюймовок? Я - нет, помню только, что это были заметные деньги. То есть для меня заметные.
Я тогда страшно гордился своей самостоятельностью: купил свой первый компьютер, верстал в "Вентуре" и "Пейджмейкере", много зарабатывал - по сравнению с тем, что было два года назад в аспирантуре.
По меркам Вадима и Стаса - копейки, конечно.
Только что подумал: я никогда не спрашивал, чем они занимаются. Ну, коммерсанты и коммерсанты. Купил-продал. Главное, в кино хорошо разбираются.
Что у них был свой банк, я узнал, когда Стас взорвался в своем "мерседесе" вместе с шофером и подругой, - я об этом прочитал на последней странице "Сегодня". Как сейчас помню: на обратной стороне написали, что Михалков проиграл Тарантино Пальмовую ветвь в Каннах.
Выходит, Стас так и не увидел "Криминальное чтиво". Интересно, ему бы понравилось? Все-таки он больше любил Бергмана - а погиб криминальной смертью, как в арт-хаусном фильме или трэшевом боевике.
К тому времени мы почти перестали встречаться. В Музее кино шли давно знакомые фильмы, прокат на Маросейке закрылся, все, о чем мы когда-то мечтали, можно было легко купить на Горбушке.
А может, ребята были слишком заняты своим бизнесом. Судя по газетам, времена наступили лихие. Оказалось, не так трудно заработать первый миллион - трудно его удержать.
Стасу это не удалось, да и Вадиму, кажется, тоже, - и я, похоже, никогда не узнаю, что у них был за бизнес.
Откуда у тебя деньги, я тоже не спрашивал. Было неловко. Я тогда думал, у красивых девушек деньги заводятся через постель.