Куда ведет сердце
Шрифт:
Барнаби стоял над ним и, морщась, тряс рукой.
Пенелопа в ужасе бросилась к нему. Но Хандингдон опередил ее и одобрительно хлопнул его по плечу:
– Хорошая работа!
Пенелопа так не считала, потому что схватила руку Бартнаби, его красивую сильную руку с длинными пальцами, и уставилась на расцарапанные костяшки.
– Что с твоей рукой?
К величайшему удивлению Барнаби, Пенелопа не могла думать ни о чем другом. Все остальное отошло на второй план. Теперь она мечтала об одном: поскорее доставить Барнаби на Джермин-стрит,
К счастью, Мостин взял мальчиков под свое крыло, пообещав позаботиться о них, а завтра утром доставить в приют.
Барнаби решил, что это ему на руку: помимо всего прочего, он должен поговорить с ней, и как можно скорее, прежде чем отец скажет нечто такое, что еще больше усложнит его жизнь.
Пенелопа облегченно вздохнула, узнав, что он передоверил все дела лорду Хантингдону и своему отцу. Теперь грабителями должны были заняться власти. Стоукс велел констеблям отвезти Смайта и Камерона в Скотленд-Ярд. Сам он собрался проводить Гризельду домой. Пенелопе оставалось только присмотреть за мальчиками и Барнаби.
Добравшись до Джермин-стрит, она немедленно велела Мостину уложить мальчиков и увела Барнаби в спальню, где заставила сесть на кровать, а сама побежала в ванную за водой.
Вернувшись, она поставила канделябр поближе и осмотрела его руку.
Она никак не могла прийти в себя.
– И зачем было его бить? Гризельда вполне справилась бы с ним сама, после того как ты выбил у него нож.
– Я должен был ударить его.
Пенелопа предпочла проигнорировать его жесткий тон.
– Знаешь, я очень люблю твои руки, – продолжала она, погружая его пальцы в холодную воду, – а также другие части твоего тела, но это сейчас не важно. Твои руки…
Она вдруг осеклась и глубоко вздохнула:
– Я несу чушь и болтаю глупости. Видишь, до чего ты меня довел? Я никогда не несу чушь – спроси хоть кого угодно. Пенелопа Эшфорд никогда в жизни не болтала без умолку, а вот сейчас меня не остановить, и все потому, что ты не подумал…
Он заставил ее замолчать самым простым способом. Припав к губам поцелуем и угомонив непослушный язык своим собственным.
Она почти немедленно расслабилась.
То, что началось как нежная, успокаивающая ласка, вскоре превратилось в безумство страсти. Страсти, которая безраздельно завладела ими.
Поцелуй стал исступленным, и Пенелопа испытывала ту же самую потребность, что и Барнаби. Стряхнув с рук водяные капли, она запустила пальцы в его волосы. И стала целовать так же алчно, так же жадно, ничуть не уступая ему в любовном поединке.
Когда он наконец поднял голову, оба тяжело дышали. В крови по-прежнему кипели голод и неутоленная потребность – и не только физическая. Пенелопа посмотрела ему в глаза. В их синеве бушевало то же смятение чувств.
Причина была одна.
И мотив тоже.
Она с трудом перевела дыхание. Значит, настало время высказаться.
И все же ее одолели сомнения. Он – закоренелый холостяк: всему свету это известно. Если она заговорит… сделает предложение, а он не согласится… значит, между ними все кончено. Если она не сможет привести достаточно веские доводы, чтобы убедить его, он мягко, но решительно отделается от нее. И тогда она потеряет все, что у них… что у нее сейчас есть.
А если промолчит… потеряет все, что у них может быть.
Но даже если они испытывают одинаковые эмоции, это еще не означает, что он считает брак единственным возможным для него выходом.
Впервые в жизни она колебалась, прежде чем броситься в битву. Сделать единственный шаг…
Пенелопа попыталась определить, о чем он думает. Искала в его глазах хотя бы намек… И вспомнила…
– Почему ты так хотел ударить Камерона?
Судя по тону, этот поступок имел для него куда большее значение, чем просто желание наказать негодяя. Губы Барнаби дрогнули в сухой усмешке.
– Ты сказала, что я не подумал… и была права. Со мной творилось нечто страшное. Я никогда не совершаю необдуманных поступков, так же как ты никогда «не болтаешь глупости». Но когда Камерон стал угрожать тебе… я потерял способность мыслить. Да этого и не требовалось. Мне было совершенно ясно, что делать. Я вдруг понял, что за последние недели ты стала моей. И что я должен тебя защищать. Заботиться о твоей безопасности. Держать в объятиях и не выпускать.
В синих глазах сияло отражение этой неопровержимой истины.
– Поэтому я ударил его, а для этого даже не понадобилось раздумывать. Я знаю, как бывает… когда мужчина встречает ту, которая предназначена ему… но даже не представлял, что и со мной такое случится. Если ты не хочешь быть моей… – Голос его стал жестким. – Слишком поздно. Ты уже принадлежишь мне.
А она пыталась найти в его лице то, что придаст ей мужества. Неопровержимое доказательство своей правоты.
– Думаю, нам следует пожениться.
Барнаби был вне себя от восторга. Вот оно, то, чего он так долго добивался!
– Понимаю, есть от чего растеряться, – продолжала она, не дожидаясь ответа, – но если ты выслушаешь мои доводы, думаю, сам увидишь, какие преимущества это даст нам обоим.
Именно те слова, которые он мечтал услышать. Он опустил глаза, чтобы скрыть плескавшееся в них торжество. Нужно до конца выслушать все, что она хочет сказать.
– Я весь обратился в слух.
Пенелопа нахмурилась, не понимая, как истолковать его тон, но все же глубоко вздохнула и продолжила:
– Можно долго перечислять логические, разумные, продиктованные и одобренные обществом причины, по которым нам следует пожениться. Но для нас соображения общества не имеют особого значения, и я упоминаю о них просто для того, чтобы сразу их исключить. Отмечу только, что общество будет приветствовать наш брак.