Кухарки и горничные

Лейкин Николай Александрович

— Не смть возражать! Будто я не вижу, что ты не стирала пыли! — топнула ногой барыня, мазнула по столу пальцемъ, поднесла его къ носу горничной и прибавила:- На, понюхай.

Горничная отшатнулась.

— Зачмъ-же вы въ носъ-то тыкаетесь! Я сотру, ежели гд пыль.

— Сотру! Ты это должна была раньте сдлать, а ты дрыхнешь до десяти часовъ. Господа встаютъ въ десять часовъ, и ты вмст съ ними.

— Вовсе и не вмст съ вами, а завсегда ужъ въ семь часовъ утра на ногахъ. Поспишь при вашей работ, какъ-же!

— Не

груби, теб говорятъ! А паутина? Сколько разъ я теб говорила, чтобы ты смела эту паутину въ углу, а ты и ухомъ не ведешь.

— Да вдь передъ праздниками обметали паутину, такъ неужто же опять? Паутина только передъ праздниками…

— А если посл праздниковъ паутина появится, такъ, стало-быть, въ грязи сидть? Себя, небось, припомадила… Вонъ какъ передникъ-то раскрахмалила и какія фалборки вывела! А что для господъ — теб и горюшка мало.

— Только ругаетесь, только ругаетесь.

— Молчи. Сейчасъ возьми тряпку и обмети везд пыль.

Горничная принялась вытирать пыль.

— Нигд, нигд не вытерто, — продолжала барыня, пробуя по мебели пальцемъ. — А небось, придетъ праздникъ, такъ подарокъ теб подай. Отъ ситцу носъ воротить. Подавай теб шерстяную матерію.

— Нынче ужъ ситцу-то и самые простонародные мужики своимъ кухаркамъ не дарятъ, — бормотала горничная.

— Поговори еще! Поговори! Батюшки! Да ни какъ у тебя и полъ не метенъ? Не метенъ и есть. Вонъ окурокъ папироски валяется, вонъ спичка… Не метенъ.

— Да зачмъ же его месть-то, ежели въ три часа полотеры придутъ? Придутъ, натрутъ и подметутъ.

— Да заткни ты свой ротъ-то поганый!

— Зачмъ затыкать? Не нравлюсь, такъ откажите.

— Да я-бы давно тебя, дуру, отказала, да баринъ… Благодари барина. Баринъ тебя жалетъ. «Откажешь, говоритъ, отъ мста, а двчонка спутается».

— Не спутаюсь, будьте покойны. На свобод, можетъ, сама барыней стану. Давно ужъ люди дожидаются, чтобы меня барыней сдлать.

— Ахъ, мерзавка! Ахъ, что она говоритъ! Погоди, я барину скажу! Авось, онъ перестанетъ за тебя заступаться. Михаилъ Миронычъ! Михаилъ Миронычъ! Слышите, что Лизутка-то говоритъ?

— Что такое, матушка? — послышалось изъ кабинета.

Барыня вбжала въ кабинетъ. Баринъ, пожилой человкъ съ лысиной и въ очкахъ, сидлъ у письменнаго стола и просматривалъ газеты. Барыня начала повствовать:

— Я ей говорю: выгнать-бы тебя, да баринъ жалетъ. А она мн: «гоните, говоритъ, авось, сама барыней сдлаюсь». Каково!

— Ну, что объ этомъ разговаривать! Глупая двчонка и больше ничего, — отвчалъ баринъ, отрываясь отъ чтенія и вскидывая на лобъ очки.

— Глупая? Нтъ, вовсе она не глупая. Ей одно слово, а она десять въ отвтъ.

— Да какъ-же вамъ не отвчать-то, ежели вы ругаетесь, чего нтъ хуже: и подлая, и мерзавка! — раздался изъ другой комнаты голосъ горничной.

— Слышите? Слышите? Нтъ, силъ моихъ больше не хватаетъ съ этой двчонкой! Сердиться

мн вредно, ты самъ знаешь, у меня порокъ сердца. Буду браниться — себ поврежу. А ты молчишь. Ахъ ты, Господи! Да она и твой кабинетъ не убирала. Видите, какъ вы вчера карандашъ чинили, такъ и по сейчасъ стружки валяются на полу.

— Сегодня, сегодня чинилъ карандашъ, а не вчера, — сказалъ баринъ.

— Удивляюсь, какъ вы любите прислугу выгораживать! Позвольте, позвольте… Да у васъ и сапоги она не вычистила. Совсмъ рыжіе сапоги на ногахъ.

— Это, душечка, я самъ виноватъ. Я самъ ихъ съ вечера изъ спальни не выставилъ — вотъ она и не вычистила.

— Хорошо, хорошо. Потворствуйте прислуг!

— Да гд-же я потворствую?

— Кто не потворствуетъ, тотъ даетъ выговоръ, а вы сидите, сопите носомъ и выгораживаете двчонку. Чортъ плшивый! Столбъ фонарный! Истуканъ безчувственный! — выбранила барыня мужа. — Барыня приказываетъ, сердится, а ты вы какъ ни въ чемъ не бывало! Понятное дло, что она меня черезъ это не боится. Мужчина-ли крикнетъ на прислугу, или женщина! Женщина слабое существо.

Баринъ тяжело вздохнулъ.

— Да ужъ ладно, ладно. Сейчасъ я ей задамъ хорошую головомойку, — сказалъ онъ. — Уйди ты только пожалуйста. Не вмшивайся.

— Я уйду, но знайте, что вдь я все услышу въ спальн. И ежели вы ее хорошенько не проберете — ни на какія ваши заступничества не посмотрю и сейчасъ со двора сгоню. Пускай пропадаетъ.

Барыня вышла изъ кабинета.

— Лиза! Поди сюда! — крикнулъ баринъ горничную.

Въ кабинетъ вошла горничная, насмшливо улыбаясь.

— Что? Досталось вамъ? — тихо прошептала она, подходя къ столу. — А васъ такъ и надо. Такъ вамъ и надо, измнщику. Сколько времени сулитесь мн квартирку нанять, и все только на посул, какъ на стул.

— Молчи ты пожалуйста, — пробормоталъ баринъ сквозь зубы и тотчасъ-же крикнулъ на нее: — Ежели ты хочешь лниться, Лиза, то намъ не надо лнтяекъ! И безъ тебя прислуга найдется. Это я теб въ послдній разъ!..

— Ахъ, скажите пожалуйста, какія строгости! — прошептала горничная, обернулась къ дверямъ, посмотрла, не подсматриваетъ-ли барыня, и сдлала барину носъ изъ руки.

— И наконецъ, ты грубишь барын! — продолжалъ громко баринъ. — Какъ ты смешь барын грубить! Грубіянка! Чтобъ этого больше не было!

— Хорошенько ее! Хорошенько! — кричала изъ спальни барыня.

— Ахъ, старая хрычевка! Еще науськиваетъ, — пробормотала горничная.

— Да молчи ты, сорванецъ-двчонка! — прошепталъ баринъ и снова закричалъ:- Въ послдній разъ теб говорю: ежели грубости повторятся — не жить теб у насъ. Паспортъ въ руки и вонъ.

— Только этого и дожидаюсь.

— Безъ разсчета даже сгоню. Такъ ты и знай!

— И не нужно мн вашего разсчета. Купите только общанные золотые часы съ цпочкой и наймите комнату отъ жильцовъ со столомъ.