Куколка
Шрифт:
О:В такое они б не поверили.
В:По твоим словам, его сиятельство суть дух Иисуса Христа. Чего ж еще-то?
О:Пока не время, чтоб его увидели.
В:То бишь, расскажи ты об апрельских событьях, и братия его не признает? Не оценит? Слишком близорука?
О:Он являлся, но братья и сестры его не замечали. Пока еще не каждый его узрит.
В:Но в свое время ты им расскажешь?
О:Их
В:Кто ж, коль не ты?
О:Истина выйдет наружу, ее узрят все, кроме проклятых.
В:Чего уж так смаковать слово-то? По-христиански ль радоваться тому, что другие прокляты?
О:Я не радуюсь. А вот ты и свора тебе подобных ликуете от того, что ничего не меняется, что для всех, кто ниже вас, мир превращен в ад хуже преисподней. Спрашиваю прямо: сие по-христиански? Я недалекая баба, ты искушенный законник. Твой закон ответит на мой простой вопрос? Ты знаешь, что все именно так. Сможешь растолковать и оправдать?
В:Каждому свое. Так уж заведено.
О:Богатому и кусок жирнее? Да уж, заведено, только не Господней волей, а богачами.
В:Не будь Его воли, Он бы не допустил.
О:Ежели Господь еще не покарал, сие не значит, что Он не покарает. Терпение Его ты выдаешь за оправданье.
В:А ты, голуба, вымещенье своих обид — за Божий гнев.
О:Милость дается взаймы. Настанет день расплаты, и должника сурово накажут в назиданье другим. Все будет прах и пепел, все сгинет в пламени, какое я видала.
В:Ну, запрягла-поехала! Ты выдаешь желаемое за действительное, что лишь говорит об твоей невоздержанности. Бог его знает, как оно будет. Лучше скажи, как собираешься изменить наш мир.
О:Правильной жизнью по свету и слову Христову.
В:Тогда и я напророчу: вашу лавочку твердолобых строптивцев поделом прикроют. Не отвечай, я по горло сыт досужими спорами. Сейчас мы закончим, но прежде вот мое строгое уведомленье: никому ни слова об нашей беседе и событьях апреля — мая. Ни мужу, ни отцу, ни Уордли — ни единой душе. Никаких разговоров об свидетельствах твоей веры и явленьях его сиятельства. Не вздумай пророчествовать. Ясно выражаюсь?
О:Яснее Ирода.
В:Не надо ни правды, ни лжи, я требую только молчанья. Сейчас в том поклянешься и подпишешь бумагу. Имя-то сумеешь проставить?
О:Ежели шайка твоя думает, что сможет заточить Божью истину, я стану узилищем, чтоб доказать обратное. Земное имя свое писать умею.
В:Предупреждаю: ослушаешься, я непременно об том узнаю, и ты проклянешь день, когда распустила язык.
О:И себя, ежели нарушу данное слово.
В:Еще не все. Подпишешь начальные показанья — мол, после первого мая никаких сношений с его сиятельством
О:Подпишу.
В:Чему ухмыляешься?
О:Малость хвать, а главное долой.
В:Хвать в острог, коли раззвонишь.
О:Звона не будет, будет благовест.
В:И последнее: ежели вдруг, не важно когда, выяснится, что ты солгала, с тобою обойдутся как с тем должником, вовремя не вернувшим заемную милость. Ты ощутишь весь гнев родных его сиятельства и мой собственный. Вот ужо будет назиданье другим.
О:Быть посему.
(Свидетельница подписывает зачитанную ей присягу, что надлежаще засвидетельствовано.)
В:Ладно, пока ступай. Но ежели что, явишься по первому зову.
Ребекка встает. Джон Тюдор смотрит на Аскью; во взгляде его нет подчиненной угодливости, одно лишь изумление — надо ж, как оно обернулось. Ребекка делает шаг к двери, но стряпчий ее останавливает:
— Тут еще кое-что… хоть я возражал… Будь моя воля, за твою наглость я б приказал всыпать тебе по первое число… — Он мнется. — Вот, велено отдать на приданое младенцу.
Порывшись в жилетном кармане, Аскью бросает на стол золотую монетку.
— Не надобно.
— Бери. Приказано.
— Нет.
— Гордыня. Ничто иное.
— Нет.
— Возьми. Упрашивать не стану.
Ребекка мотает головой.
— Тогда прими то, от чего нельзя отказаться. Пророчество.
Оба смотрят друг другу в глаза.
— Рано иль поздно тебя вздернут.
Ребекка не отводит взгляд:
— И у тебя есть нужда, мистер Аскью. Любви тебе.
Она выходит, стряпчий собирает записи. Взяв отвергнутую гинею, он бросает свирепый взгляд на секретаря, готовый сорвать злость. Но тот, не будь дурак, уткнулся в бумаги.
~~~
Манчестер, октября десятого дня
Ваша светлость,
вряд ли сии материалы вызовут Ваше доверье, однако питаю надежду, что мне будет позволено изложить собственное мненье: сие не заурядное вранье иль небылица жуликоватой бабы, спасающей свою шкуру, ибо истинная плутня сочинила б меньший вздор, дабы не подвергать вышеупомянутую зловредную шкуру столь великой опасности. Ежели коротко, то вслед за древним мудрецом приходится сказать Credo quia absurdum {156} и во многом (ежели не во всем) поверить Ребекке Ли, ибо поверить ей невозможно. Безусловно, она подверглась сильному влиянью его сиятельства и их слуги, для чего имелась благодатная почва обид, полученных в ее прежней распутной жизни. Я убежден, что в обычном смысле она не лжет, то бишь искренне верит в природу и значенье произошедших событий; non obstante {157} я столь же крепко убежден, что показанья ее не соответствуют истине.