Кукурузный мёд (сборник)
Шрифт:
«Матроскин» читал:
«… спектакль называется „Цыган“… цыган Годо… цыганка Цара… пихаются в жопу… вокруг индюки… танцуют молдавский танец хора… восемнадцатый миллениум… персонаж Смерть… по пятам идет кобыла Буцка… падают лепестки роз… тоже пихаются… вокруг индюки, цыгане… почему-то Бог…»
Вдруг в спине у Петри потеплело. Странно, подумал он. Странно, что не в груди, подумал он.
– Газы, – виновато сказал «Матроскин».
– Читаю дальше, – сказал он.
Стал бормотать:
«…
– Цыган Гожо идёт в жо… – читал Матроскин.
Петря беспокоился. Да, сценарий написал Лоринков, потому что он знал специфику российского рынка. Но, правда, беспокойно подумал Петря, Лоринков почему-то гадко смеялся, когда отдавал сценарий. Впрочем, Лоринков всегда смеется гадко.
– Ну, недурно, недурно, – мягко сказал «Матроскин» и продолжил чтение.
«… ключевая сцена… кот трахает коня Буца… а потом наоборот… кота назовем постмодернистски, с тройным смыслом… затронуть культурные пласты… к примеру… Матроскин?! а кули бы и не…»
– Ах ты чмо – сказал «Матроскин».
– Ах ты куйло! – сказал «Матроскин» и зарычал, ощетинившись остатками волос.
– Ах ты сраный урод! – сказал он.
– Не будь ты сраный какой-то Петря, я бы решил, что это сам Лоринков издевается, – сказал он.
– Чмошники молдавские, – сказал он.
Встал, покряхтев, пнул сафьяновым сапожком Петрю в лицо. Велел помощникам:
– Горячих ему, челядь!
– Да поболее, – велел он.
Бедолагу Петрю, – под ленивыми взглядами охранников входа на Лубянку, – стали избивать сначала руками, потом ногами. Отобрали остатки денег, сняли роскошный костюм «Ионел». Наконец, охранник с Лубянки не выдержал и подбежал к месту избиения.
– Ах ты сука! – крикнул он.
– «Матроскина» обидел! – крикнул он, пиная Петрю.
– Антон Семеныч Табакова! – крикнул он.
– За наше детство за Шарика за дедю Федора! – крикнул он, избивая Петрю.
Потом расстегнулся…
Что было после, Петря старался не вспоминать больше никогда…
В кровавом бреду, уползая после экзекуции к метро, он будто видел перед собой железного Ленина, потирающего
* * *
…Петря поселился под мостом у Москва-реки и стал жить-поживать, да мусор собирать. Сначала он пытался класть плитку, потом, говоря красиво, ограничился земляными работами. Копателем сраным стал Петря, проще говоря. Копал он ямы для заборов, и сломал себе на этом деле левую руку. Та не срослась, так что Петря смешно болтал конечностью, и его пускали в электрички, просить милостыньку. Хижину Петря сколотил из досок и банок, и обстановка у него внутри была вполне аутентичная. Например, в углу стояла стиральная машинка «Мугурел», 1967 года. Ее Петря купил у какой-то странной женщины с деревянным лицом. Позвонив ей по объявлению о продаже машинки, Петря сказал, что готов заплатить 3 тысячи рублей за машинку.
– Ну тогда записывай адрес, барсук, – почему-то сказала она.
…Петря зашел в панельную девятиэтажку, поднялся на третий этаж, и вошел в квартиру. Пахло ссаными тряпками, зато стены были обклеены обложками модных журналов. Хозяйка, молодая еще женщина лет сорока восьми, стояла в углу. На ней была сорочка в крупную горошину, и. лицо у нее было каким-то одеревеневшим…
– А что у вас с лицом? – сказал Петря, уплатив деньги.
– Ерунда, барсучок, – сказала женщина.
– Вот что значат инъекции парафина в домашних условиях, – сказала она.
– Не пытайся повторить мой опыт, барсучок, – сказала она.
– Это я тебе как светский гламурный обозреватель говорю, – сказала она.
– Барсучок, – сказала она.
– Я молдаванин, – сказал, обидевшись, Петря.
– Тем хуже для тебя, барсучок, – сказала женщина и глянула на Петрю оценивающе.
– Значит, тебя тут никто не знает, барсучок? – сказала она.
– Никак нет, – сказал почему-то Петря.
И ведь вру, думал он, глядя, как женщина расстегивает его негнущимися пальцами. В пальцы, небось, клей «Момент» колола, думал он, глядя на макушку женщины. Есть ведь у меня знакомые в Москве, подумал он. Например, Антон Палыч Табаков, подумал он. Ах, Лоринков, ах, сука, с его вечными дебильными шуточками, вернусь, убью, подумал он. Как, однако засас… подумал он.
– И не думай о себе лишнего, барсучок, – сказала женщина после всего.
– Никакой любви, никакого замужества, никаких детей, – сказала она.
– Я чайлдфри, – сказала она.
– Я просто онемевшие участки лица разрабатываю, – сказала она, кутаясь в ссаный халат.
– Как тебя зовут? – спросил он напоследок.
– Неважно, барсучок, – сказала она.
– Ну хорошо, – сказала она, увидев, что Петря искренен.